Raptor - Хо

Три мгновения. Только три. И он сделает это. В глазах круги от душевной боли. Щёки обжигает расплавленным воском розовый румянец стыда, порождённого собственным бессилием. Дыхание замерло. Сейчас. Только три мгновения… Достойно удалиться — вот что сейчас нужно. К чёрту мечту, к чёрту красоту, к чёрту жизнь! Все образы померкли в его туманном взоре.

Раз! Лёгкий кивок головы. В глазах вновь презрительное равнодушие.

Два! Всё тело дрогнуло, напружинилось, готовясь к резкому развороту вокруг своей оси.

Три… «Стооой!» — крик, то ли в душе, то ли в яви.

Что это? Он вдруг замер. Остановился. Не повернулся, и не ушёл, как желал поступить секунду назад. Его остановило это нечто, случившееся неожиданно. Как выстрел, как резкий вопль ночной птицы, как плач проснувшегося в колыбели младенца. Голос. И взволнованный шёпот гостей моментально смолк. Музыка оборвалась, и тишина повисла над широкой залой, под куполом которой металось, затухая, эхо этого внезапного вопля. Мгновение звенящей тиши, такой идеальной, что слышались биения десятков оторопевших сердец, и потом, разом, шуршащий, безмолвный шелест, подобный звуку морских волн, накатывающихся на песчаный берег, и играющих с мелкими камушками. — Это все гости, одновременно, повернулись в сторону человека, издавшего этот полукрик, шурша одеждами, оборками платьев, веерами, воротниками, манжетами, скрипучими сапогами…

И тут же, как будто один сплошной вздох взметнулся к люстрам и узорам на потолке, исторгнутый этим единым в своём множестве человеческим существом, заполняющим собою весь зал. Даже лысый лакей повернулся на этот голос вместе со всеми, отвернувшись, и открыв изгнанному гостю свой гладкий блестящий затылок. Даже скульптуры, казалось, подняли свои холодные белые вежды, оживлённые неожиданно дерзким голосом, нарушившим сею великосветскую идиллию.

Кто-то маленький, но чрезвычайно настойчивый в своём упорном стремлении, уверенно пробирался через богатую вычурную толпу шикарных господ — к замершему, стоявшему особняком Евгению, и толпа эта расступалась перед ним, беспрекословно освобождая ему дорогу, испуская удивлённые, или, может быть, испуганные вздохи, выстраиваясь по обеим сторонам от него живым коридором, выход из которого постепенно образовался прямо напротив упрямого лакея, и остановленного им гостя.

Лакей вздрогнул. Евгений нахмурился, устремив взгляд в этот разверзшийся перед ним благородный, трепещущий веерами коридор, по которому шёл тот, кто не дал ему покинуть великолепный зал. По-началу, взбудораженный происшедшим, растерянный, он принял его за карлика, целеустремлённо семенящего к нему навстречу. Но затем, когда маленькая фигурка приблизилась достаточно близко, чтобы её можно было чётко разглядеть, он узнал его. И дрожь пробежала от кончиков красиво уложенных волос — до самых пят, лёгким электрическим разрядом.

Это был никакой не карлик. Хо, в образе маленького шута, приближалось к нему, сверкая изумрудно-зелёными глазами. Глазами ребёнка, в которого оно воплотилось. Наивными, очаровательными, и, вместе с тем, вселяющими в душу безумный подсознательный ужас. Чудной ребёнок-гермафродит, мальчик-девочка, был одет в яркий, забавно-пёстрый костюм Арлекина, с совершенно несопоставимыми друг с другом по цветовой гармоничности полосами и узорами, с длинными скоморошьими рукавами, большими помпонами-пуговицами, и нежно тренькающими колокольчиками. Обутый в дурацкие клоунские башмаки, длиннющие носы которых увенчивались цветными шариками, прыгающими по полу при ходьбе. Цветовые контрасты костюма резали глаз своей яркостью. В этой пестроте преобладало два цвета — красный и синий. Голову юного буффона украшал большущий, такой же красно-синий, как и всё остальное, раздвоенный шутовской колпак, завершающийся на концах большими медными бубенчиками.

Лицо излучало милую, детскую привлекательность. Серьёзность мальчика, и обворожительность девочки. Намалёванные на пухленьких щёчках румяные кружки, подкрашенные глазёнки, подведённая краской от краешков алых, сдержанно сжатых губ, широкая улыбка от уха до уха.

Остановившись в конце людского коридора, и гордо подбоченившись, Хо бросило на лысого слугу, снизу-вверх, презрительный сердитый взгляд своих прожигающих, ядовито-зелёных немигающих глаз, правое из которых было покрыто вокруг глазницы чёрным ромбиком грима. И сухая долговязая фигура, казавшаяся минуту назад неприступной преградой, сгорбилась, съёжилась, поникла перед этим жалким и хрупким существом, пожирающим его безжалостными глазами. «Отпустив» лакея, Хо плавно перевело свой взор на стоявшего в отдалении Евгения, приветливо ему улыбнулось, и помахало. Бубенчики на его колпаке весело зазвенели. Протянув к нему обе руки, кисти которых высовывались из прорезей в длиннющих, несуразных рукавах, оно поманило его к себе сложенными воедино пальчиками, и испустило милый, задорный смешок.

Все взгляды тут же переметнулись на Евгения. Глаза, глаза, глаза: карие, зелёные, голубые, серые… Все уставились на него одного в каком-то любопытном, дрожащем ожидании. И он двинулся с места. Медленно, неуверенно, но пошёл обратно. К лакею, к гостям, к Хо. Вот, он уже вновь на том месте, на котором его задержали. Остановился. Сложил руки за спиной. Потупил взгляд.

— Господин Суров не нарушил традиций, — звонко воскликнуло Хо, осуждающе посмотрев на хмурого придворного, всё ещё стоявшего на пути Евгения. — Он явился сюда, как и полагается, в компании прекрасной, и достойной этого почтенного общества дамы!

По залу прошёлся завороженный ропот взволнованных голосов.

— Да, но где эта уважаемая особа, позвольте спросить? — всё ещё пытался отстаивать свою правоту упорный слуга.

Но в голосе его уже заметно поубавилось былой непоколебимости, и тон стал каким-то беззащитным, несмелым.

— Она явится с минуты на минуту, — Хо сверкнуло зелёными огоньками своих озорных глаз, и, простодушно расхохотавшись, продолжило. — Это же дама! А дамам пунктуальность не свойственна. При том, стоит заметить, что небольшое опоздание только лишь придаёт ей больше загадочности.

Оно бросило взгляд на мрачного Евгения, и бойко ему подмигнуло.

И тут по залу разнёсся тугой, переливающийся, величественный звон. Словно гигантские часы пробили один раз. Звук прокатился волной по широкому помещению, и затих в его дальних уголках умирающим эхом. Сразу после этого, тишину рассёк радостный возглас маленького шута:

— А вот и она! Встречайте!

Все присутствующие словно ожили. Отошли от оцепенения. Живой коридор сломался, превратившись в беспорядочную волну пышных наряженных фигур, которая единой своей массой вдруг двинулась с места, и начала быстро смещаться ближе к левой стене, освобождая пространство справа. Никто не произносил не слова. Лишь редкие вздохи время от времени долетали до слуха.