Raptor - Хо

Время потекло дальше, и Ольга, спасённая от лап удушающего страха, уже давно что-то шелестела своим мелодичным певучим голоском, как будто где-то у неё внутри играли на свирелях сказочные пастушки. Говорила она про то, как закончила институт, как искала работу, как продвигалась по жизни через многочисленные удачи и неудачи. Говорила о своей семье. О том, что мама её в полном порядке, что она всё также живёт одна и, слава богу, не болеет и чувствует себя совершенно замечательно, и только по ней очень скучает. Рассказывала о новых и старых друзьях, о каких-то особо запомнившихся происшествиях. Говорила скорее не ему, а самой себе, очевидно, чтобы окончательно отделаться от остатков мрачных мыслей, оставшихся в её голове. Чтобы забыться. Переключиться на положительное. Евгений удивлялся, как у неё получалось так понятно, полно, и, вместе с тем, в предельно сжатой форме, излагать всё это. Кратко, уверенно, без лишних слов, словно чёткий доклад толкового аспиранта на кафедре. Речь струится красиво, понятно, завораживающе. Никаких междометий. Только красивая строгость слов. За несколько минут ей удалось изложить то, что не каждый способен рассказать и за полчаса, а многие не уложатся и за час.

— … Ну вот, вроде бы и всё, — наконец подошла она к несколько неуверенному завершению своего «отчёта», так неожиданно и задумчиво замолчав, отведя взгляд в сторону.

Звенящая тишина вновь заполонила свои владения, но лишь на пару минут. Певучий голосок опять бесцеремонно отбросил её в самые дальние углы комнаты, разлетаясь в воздухе приятными звуковыми ручейками:

— Так я и живу… Ну а ты? Как ты жил всё это время? Чем занимаешься теперь?

Женя ответил не сразу. Несколько молчаливо-тягучих секунд он сидел безответно, лишь слегка улыбаясь, очевидно заворожённый магией её речи, которая так давно не ласкала его слух. Но вот он наконец встрепенулся, придя в себя. Нужно было ответить ей на этот встречный вопрос. Ответить также кратко, лаконично, без лишних, опасно-лишних слов. И он заговорил, стараясь казаться непринуждённым и равнодушным.

— Я окончил университет, получив специальность историка. Но по специальности так и не сумел найти для себя подходящей работы. Поэтому устроился работать менеджером в одной неплохой фирме, занимающейся продажей оргтехники. Зарплата приемлемая и мне одному её вполне хватает, к тому же премиальные, вознаграждения… Одним словом я втянулся в эту непыльную, хотя и чертовски однообразную работу. Она позволила мне отвлечься от всего остального: от проблем, от тоски, от одиночества. На работе я постоянно окружён людьми. Дома же — совершенно один.

— Прости, что перебиваю тебя. Ты говоришь, что дома ты совершенно один. Почему? Ты ведь жил с родителями? — заметила Ольга, с подозрением на него посмотрев.

— Родители, — Женя вздохнул и этот тяжёлый вздох был насквозь пронизан тоскливой болью, словно вскрылась старая, загноившаяся рана. — Отец погиб три года назад. Ты же знаешь, он у меня был без ума от рыбалки. Отправился в одно весеннее утро вместе со своими друзьями на какое-то озеро, куда они обычно выбирались для подлёдного лова. И не вернулся. Пропал. Ушёл под лёд.

— Боже мой. Как печально. А мама?

— Она прожила ровно год после гибели отца. Потом у неё случился очередной приступ дикой головной боли. Всю ночь я не отходил от неё. На утро ей вроде бы стало полегче. Она попросила меня сходить в магазин, чтобы купить ей кефир. Я отправился выполнять это поручение, спустился вниз, добежал до магазина, купил бутылку кефира, а когда вернулся домой… — он опустил голову. — В общем, потом врачи мне сказали, что у неё случился инсульт. Так я остался один.

— Прости, я не знала об этом, — прошептала Оля. Взгляд её погрустнел и затуманился. — Мне очень жаль твоих родителей. То, что с ними случилось — ужасно.

— Не стоит извиняться, — Евгений снова вздохнул. — Что свершилось — того уже не изменить. Я свыкся с их потерей. Приспособился. Полгода не мог прийти в себя после смерти матери, ходил как зомби, несколько раз порывался свести счёты с жизнью, но понимал, что это не выход. Ведь она была моим единственным близким другом. Она одна любила меня по-настоящему. Её смерть выбила почву у меня из-под ног. Сначала я не желал мириться с её потерей. Не мог находиться дома один, кидался на стены, проклинал себя за то, что оставил её одну — не был рядом. Ведь, возможно, я бы смог помочь ей тогда. Полгода мрака, именуемого «жизнью». Наверное, именно они послужили началом создания этого иллюзорного мира. Хотя, скорее всего, всё началось гораздо раньше. Но это не важно. Время зарубцевало душевные раны. Я огрубел, ожесточился, замкнулся в себе, но выжил, справился. В реальной жизни я превратился в гордое недоступное существо, выполняющее свою работу уверенно и чётко, как автомат. Работа стала для меня смыслом жизни. А потом, ночью, я, терзаемый бессонницей, погружался в свой альтернативный мир, где был тем, кем хотел быть, кем и являюсь на самом деле. Этот мир стал для меня важнее реального. Нужнее реального. Тогда он ещё не был таким, каким ты его видишь теперь, но я строил его, совершенствовал, укреплял.

Он неожиданно остановился и, так некстати усмехнувшись, перевёл тему своего повествования:

— Да какая теперь разница? Тебе нет до этого абсолютно никакого дела. Глупости всё это. Скажу лишь, что моя жизнь вряд ли способна тебя заинтересовать. Серая, однообразная, скучная. Друзья иногда скрашивают моё одиночество. Но это случается всё реже и реже. У каждого из них свои семьи, своя жизнь.

— А у тебя? — вздрогнула Ольга. Её глаза блеснули каким-то пугливым любопытством. — А ты почему до сих пор не обзавёлся семейством?

— Я? — он вскинул брови домиком, голос дрогнул. — Не знаю. Я даже не задумывался об этом. Есть некие принципы, которые я не могу превозмочь, вот и всё. И потом, кому я нужен? Никто не согласится меня терпеть дольше недели.

Сказав это, он простодушно рассмеялся, нервно толкая пальцем останки «Паркера».

— Странно, — загадочным тоном произнесла Оля. — Не понимаю почему, но почему-то я всё это время была уверена, что ты уже давно женат. Я даже представляла, как будет выглядеть твоя жена.

— Как будет выглядеть моя жена, — кивал головой Евгений. — Моя жена. Жена.

Интонация его голоса резко поменялась. Что ни слово — то холодное острие ножа. Не говорит, а сечёт, полосует. Щёки втянулись, выдавая рельеф острых челюстей. Губы искривились в какой-то ненавистной гримасе. Как быстро он изменился в лице!

— А у тебя разве нет на примете особы, которая могла бы подойти под это определение, — «добила» его Ольга.

— Моя жена, — проклокотал Евгений, точно камни катались в его высохшем горле. — Я расскажу тебе о «моей жене». Но прежде хочу спросить кое-что.