Кирилл Бенедиктов - Война за «Асгард»

– Разумеется. – Статхэм-Пэлтроу поспешно отступил на шаг в глубь коридора. – Благодарю, Ки-Брас, это очень благородно с вашей стороны. Если хотите, я могу посетить инструктаж, который вы будете проводить сейчас в своем отделе. Возможно, на некоторые вопросы будет легче ответить мне...

– Не сомневаюсь, – сказал Ки-Брас. – Однако пока в этом нет необходимости. Спасибо за предложение, Гарольд. Будет неплохо, если вы пришлете мне основные наработки по «Ханаану», чтобы мне не пришлось отрабатывать ложные версии.

– Черт, – Статхэм-Пэлтроу скорчил удрученную физиономию, – мне правда очень неудобно, Ки-Брас... Дело в том, что большая часть данных по этой операции защищена кодом «Гоморра». Дать разрешение на знакомство с ними может только сам сэр Эдвин...

– Ну так попросите сэра Эдвина. – Джеймс автоматически бросил взгляд на запястье, но часы с безотказной Софи остались лежать в ванной комнате. – Впрочем, я и сам могу это сделать, чтобы не загружать вас лишней работой.

– Боюсь, ничего не выйдет, старина, – с показным разочарованием развел руками Гарольд. – Сэр Эдвин покинул Агентство и отключил канал связи. Вы же понимаете – прием в Букингемском дворце требует некоторых приготовлений...

«Ну вот я и в нокдауне, – хмуро подумал Джеймс. – Разумеется, какой-то резервный канал связи с Визирем действует, только никто мне его не выдаст – никто, включая Синтию, которой совсем ни к чему наживать себе неприятности. А лезть в документы, закрытые „Гоморрой“, не имея под рукой программы-антидота, – развлечение для малолетних хакеров. Которым, впрочем, в этом случае не грозит превратиться в хакеров великовозрастных...»

– Что ж, – невозмутимо сказал он, – в таком случае мне придется в основном полагаться на вашу склонность делиться профессиональными секретами. Полагаю, у нас будет время обсудить эту проблему в полете.

– Конечно, – кивнул Статхэм-Пэлтроу, разочарование которого выглядело теперь куда более естественным. – Я рад, что мы пришли к соглашению, а еще больше тому, что не держим друг на друга зла. Вы ведь не держите на меня зла, дружище?

Он протянул Джеймсу руку. Ки-Брас сымитировал встречное движение, но оставшееся без присмотра полотенце тут же скользнуло вниз, и ему пришлось перехватить его на полпути. Ладонь Гарольда повисла в воздухе.

– Что ж, не буду вам мешать. – Заместитель начальника Департамента внешних связей сделал вид, что не заметил неловкости. – Увидимся вечером!

Он повернулся и зашагал по коридору, высоко подняв голову и расправив плечи. Ки-Брас задумчиво смотрел ему в спину.

«Я не держу на тебя зла, мальчик, – мысленно ответил он на вопрос Статхэма-Пэлтроу. – Это было бы слишком большой честью для тебя. Ты обыграл меня с кодом „Гоморра“, но если бы не поддержка Визиря, никакого проигрыша не было бы. Ты почти украл у меня мою операцию, но я не позволил тебе украсть ее целиком... Ты оскорбил мои чувства к Лили... но сделал это лишь потому, что тебя заставил я. Нет, ты не заслуживаешь ненависти, по крайней мере, не моей ненависти. Но если ты начнешь мне мешать – мешать по-настоящему, – я убью тебя. Хотя бы за то, что, глядя на тебя, я теперь всегда буду вспоминать о том, что использовал память моей возлюбленной, чтобы добиться выигрыша у такого ничтожества, как ты...»

Он повернулся и захлопнул за собой дверь.

Зона Ближнего периметра объекта «Толлан»,

27—28 октября 2053 г.

Птица кружила в темно-сиреневом небе. Белохвостый орел – грозный хозяин степи. Мыши, змеи, суслики беззащитны перед падающим с небес крылатым убийцей. Они редко смотрят в небо, а орел всегда наблюдает за тем, что происходит внизу, – так уж он устроен.

Именно этим его свойством воспользовались хитрые люди.

Однажды орла поймали и посадили в клетку. В других клетках сидели ястребы, пустельги, сапсаны и его сородичи-орлы. Клеток было много.

Потом орла усыпили. Пока он спал, в его маленький мозг вживили компьютер размером с булавочную головку, а от зрительных нервов провели тончайшие паутинки к микропередатчику, транслирующему изображение на экраны мониторов станции наблюдения. С инородными телами в голове орел мог прожить не больше двух лет – до обидного малый срок, учитывая резко возросшую после перенесенной операции стоимость птицы. Но поймавшие орла люди рассчитывали, что своей верной службой в течение этих двух лет он оправдает вложенные в него деньги.

Орел служил честно. Сам он об этом не знал; не знал, какая сила заставляет его подолгу кружить над каким-нибудь не самым богатым сусликами местом в степи, высматривая в высокой траве то, что его куцый птичий разум отказывался воспринимать в качестве добычи. Но от исполнителя не требуется понимать сущность работы; достаточно и того, что он ее просто делает.

Чаще всего орел зависал над пробиравшимися по степи людьми. Некоторые люди по трое и по четверо гоняли по степи на больших открытых машинах. Такие орла не интересовали – он высматривал тех, кто шел в одиночку, прячась в колышущихся под ветром степных травах. Если орлу удавалось увидеть такого таящегося путника, он расправлял крылья, ложился на тугие струи воздушного потока и начинал выписывать над ним большие круги. Когда он делал это достаточно долго, ему становилось хорошо. Орел не догадывался, что это имплантированный в его голову компьютер включает стимулирующую программу и посылает слабые импульсы в нервные центры; он просто привык к тому, что долгое наблюдение означает радость и покой, а попытка покинуть место наблюдения – страх и тяжесть в крыльях. Все кончалось, как правило, тем, что прилетала огромная железная машина, из нее высыпались пять-шесть солдат, которые тут же брали след прячущегося путника. Некоторое время на земле было шумно: слышались крики, гремели выстрелы... Затем люди улетали, и орел с удовлетворением отмечал, что выслеженный им беглец улетал вместе с ними.

Иногда в нем просыпались древние, не подвластные имплантированному в его мозг надзирателю инстинкты. Тогда он устремлялся туда, где по склонам невысоких холмов торчали серыми столбиками жирные степные тушканчики, а меж нагретых солнцем камней прокладывали свои загадочные пути питавшиеся тушканчиками змеи. Орлу годились в пищу и те, и другие; он жадно рвал изогнутым клювом добычу, глотая соленую кровь и теплое мясо, чувствуя, как растекается по его мощному телу покой и умиротворение. В такие минуты он снова был собой – убийцей, а не соглядатаем – и ощущал скрытую гармонию мира в тугих толчках крови, выплескивающейся из разодранного горла убитого им тушканчика. Но глубоко спрятанный в глубь его черепной коробки прибор не давал ему наслаждаться этой гармонией; очень скоро орел начинал ощущать скрытое беспокойство, какой-то зуд, который, казалось, охватывал каждое перышко на его крыльях, жжение в глазах – и понимал, что настала пора вновь поохотиться на людей. Если бы орлу были доступны такие понятия, как месть, он, скорее всего, находил бы удовольствие в том, чтобы выслеживать в степи представителей коварного и трусливого племени, осквернившего его мозг и превратившего его в послушного исполнителя чужой воли. Но он не мыслил категориями, близкими человеку, и понятие мести было ему незнакомо. К тому же орел не знал, что происходило с теми, за кем он следил, и кого увозили железные машины: могло статься, что их возвращали в родные гнезда и кормили жирными сусликами. Правда, несколько раз он наблюдал, как убегавшие от преследовавших их машин люди падали в траву, орошая ее алой кровью – и застывали, мертвые. Но таких тоже увозили железные машины – возможно, они питались падалью.