Андрей Бочаров - Настоящая фантастика – 2013 (сборник)

Вот и сейчас можно было убежать. Очень даже запросто. Отвлечь этого, который Кривом назвался, – за водой послать или ещё что, а самой ноги в руки и в лес. Но я не захотела. Во-первых, это всё-таки небезопасно (пусть не для меня, но для крысят – точняк). Во-вторых, как я уже сказала, завтра мне предстоял трудный день, и я хотела отдохнуть. И в-третьих, если много лет бродить одной, то кто угодно затоскует по компании. А парень оказался вроде ничего, не злой. Сказался знахарем и, видно, не соврал: когда я на живот пожаловалась, он затеплил костерок, поколдовал над котелком, я выпила, и мне помогло. Мы поправили шалаш, даже сделали его побольше, чтобы двое поместились, а то стало холодать. Пока я по кустам шаталась и отвар пила, Крив мне поведал, будто балуется магией, прослышал о старых менгирах в лесу, решил посмотреть, а там заклятье обнаружилось. Он стал распутывать – портал возьми и откройся, а дальше и так понятно. Я ему не поверила, хотя сама такая же, мне только дай залезть куда-нибудь и посмотреть, что внутри, но… «баловаться магией»? Не смешите меня! Я тоже ему рассказала, что у нас и как, он даже понял, только всё дивился, что у нас земля такая маленькая, навроде острова, а не нормальный крупный аллод. Сказал, у них не так, хотя и про такие вещи он слыхал. И ещё я ему никак втемяшить не могла, чтоб он вот так запросто, как мне, другим не открывался.

– Ты молчи о том, что ты не местный, не говори, откуда пришёл, – посоветовала я. – Имя у тебя по нынешним временам хоть и редкое, но подозрений не вызовет. На севере скажи, что ты с югов, а там – наоборот. Народ у нас оседлый, бродяг не жалует, но со скуки гнать не станут. И никому не говори, что ты маг, говори, знахарь, тогда всюду примут. Может, и выживешь. И то если сидеть не будешь на одном месте.

– А что такого? – говорит он, смотрит мне в глаза и усмехается. Тут я даже возмутилась.

– Ты совсем глупый, что ли? – говорю я ему. – Ведь если ты пришлый, тебя запросто можно убить!

– А будто других нельзя! – отвечает Крив и снова усмехается, хотя смотрит уже серьёзно.

Я на всякий случай поразмыслила над этим, а затем сказала правду:

– Нет.

Он даже на лежанке приподнялся.

– Как так? – спрашивает. – Почему? Запрещено?

Я вздохнула. Чужак – что с него возьмёшь!

– Нет, – говорю я, – не запрещено. Но – невозможно .

Тут он, пожалуй, впервые посерьёзнел.

– А зачем, – говорит, – кому-то меня убивать?

Я заёрзала. Что тут скажешь? Хорошие вопросы дядька задаёт, умные, правильные. Я бы даже сказала: слишком правильные. Левый человек таких вопросов задавать не будет. Неужто и вправду нюхач? Тогда чего он играет со мной как кошка с мышкой? Или взаправду умереть боится? В общем-то, он правильно боится. Ты меня бойся, бритый. Ох, бойся! Потому как если ты из свиты наместника, то лежать тебе тут на полянке, пока лисы твои кости не растащат.

Только вот не помнила я его при дворе. Не помнила, хоть тресни. При том, что паренёк приметный. Да и крысы мои никому и никогда не доверяли, как ему! Даже сейчас один у него под боком угрелся, я уже не разбирала в темноте, который – Нечет или Чёт. Я заревновала даже.

Костёр погас. Мы забрались в шалаш и там лежали в темноте вдвоём, спина к спине – Крив под плащом, а я под одеялом, засыпали. Кошки-мышки, значит… А я с ним не играю, что ли?

Что ни говори, а у маленькой девочки есть одно преимущество перед взрослыми: её никто не боится и не воспринимает всерьёз. Но это в обычном, нормальном мире, не в нашем. Тут ещё неизвестно, кто из нас кошка.

Короче, я решила парня этого не трогать, а просто уйти под утро, когда он покрепче заснёт. Я шикнула на крыс, чтоб они поменьше возились и ёрзали (хотя они всё равно через каждые полчаса будут просыпаться), а Криву ответила так:

– Да потому, что уж больно это редкое удовольствие для наших вельмож – убить человека, который может умереть по-настоящему . Понял? А сейчас давай спать.

Я давно заметила, что у профессионалов не принято называть вещи своими именами, у них для этого есть свои особые слова. У моряков, у каменщиков, у канальщиков, даже у сапожников есть, а у воров вообще целый язык. Только с ворами я общаться не хочу – когда-то я пыталась к ним прибиться, и меня там даже некоторое время держали за свою, но не сложилось. Ненадёжная братия. Одни из кожи вон лезли, чтоб со мной закорешиться и потом других давить. Другие мне под юбку лапы норовили запустить. В довершение всегда найдётся жадный тип, который поведётся на награду и захочет сдать меня властям.

Так вот, словечки. У меня то же самое. Скажем так, я избегаю называть гробницы, склепы, усыпальницы и всё такое прочее могилами . Для себя я зову их «камнями». А чего – и вправду ведь камни. Сама не знаю, почему так. Сначала думала, что это я для посторонних, чтоб не догадались, потом поняла, что на самом деле больше для себя. Слова – забавная штука. Назовёшь предмет другим именем, и он вроде как и вправду становится чем-то иным, не таким, к примеру, страшным и загадочным, как раньше. О нём тогда и думать не в пример спокойнее, и подступиться легче. Скажи «могила» – сразу холодком повеет. А скажешь «камни» – вроде ничего особенного не сказала.

От Крива я ушла перед рассветом, как задумывала, в тот промозглый час, когда просыпаться не хочется. Он и не проснулся (или сделал вид, что не проснулся, – мало ли, зачем девчонка встала поутру). А я что? Мне собраться – только подпоясаться. Котелок в мешок, мешок на плечо, крыс тоже на плечо, и была такова. Даже одеяло брать не стала – прах с ним, с одеялом, другое сопру. Всё, что надо, я потом в дальних кустиках сделала и шла без остановки до полудня. Закусила сыром с хлебом на ходу, Чёту с Нечетом тоже дала по кусочку и только ближе к середине дня устроила привал. Лес кончился, вдалеке на западе уже виднелись старые курганы. Ножки мои устали. Надо было сесть и отдохнуть хотя бы полчаса.

Детское тело имеет свои преимущества, но есть и недостатки. Груз, например, большой мне не унести. И далеко не уйду без привычки. Я быстро устаю, но так же быстро набираю силы. Съесть много не могу, потому через пару часов после еды опять голодная. Впрочем, это я в лесу похудела, а сестра меня недаром Пучкой дразнила – я и вправду полноватая была. Ещё мне трудно сосредоточиться на чём-то одном, я всё время отвлекаюсь… А ещё я долгое время не могла приучить себя вставать по ночам по нужде, и это, пожалуй, самое противное.

А ещё я не расту, но это и так понятно.

Костёр я разводить не стала: на открытом пространстве дым слишком заметен. И вот сижу я с ногами в ручье, жую хлеб с мёдом (хлеба поменьше, мёду побольше), нагнулась воды зачерпнуть и на отражение своё уставилась. Хотя чего смотреть, лицо как лицо: губы тонкие, нос никакой, глаза раскосые, зелёные, как у ведьмы, светлые волосы растрёпанные, патлами (а когда причёсываться?), на лбу отметина от орочьей паутины… Уродина. Смотрела я, смотрела на себя, и вдруг такая меня тоска взяла – хоть волчицей вой. Вот она, вся суть моя в этом проклятом отражении – старуха в детском теле, вечная девчонка.