Лин Картер - Пираты Каллисто

Помимо вопросов моей личной безопасности оставался еще мой долг Кодже, который не только спас меня от ятриба, но и кормил и дал убежище в своей свите. Поэтому я стал расспрашивать Суджата о ранах Коджи.

На мои вопросы Суджат только пожал плечами, вернее, дернул надбровными антеннами, что у ятунов равнозначно пожатию плечами. Я понял, что воины-ятуны не заботятся о своих раненых. Тут опять проявляется и недостаток — отсутствие эмоций, и достоинство. Потому что у земных варваров, таких, как монголы, например, раненых убивают. А тут, по крайней мере, товарищи не стали убивать Коджу, просто оставили его умирать.

Среди имущества Коджи было несколько тапторов. Это странные птицы, которых танаториане используют для езды верхом. Они размером с земную лошадь или даже чуть больше. Подобно земным лошадям, у них четыре ноги, изогнутая шея, на них ездят в седле и управляют уздой. Но тут сходство с лошадью кончается. Таптор — четырехногая бескрылая птица со шпорами на ногах. У основания черепа у них жесткий воротник из перьев, почти как лошадиная грива. Головы совсем не похожи на лошадиные, с острыми желтыми клювами попугаев и сверкающими глазами с яркими оранжевыми зрачками, окруженными черной радужной оболочкой; глаза злобные и свирепые. Эти птицы-лошади с большим трудом поддаются приручению и никогда не становятся абсолютно послушными, хотя в конце концов начинают узнавать своего хозяина и соглашаются нести его на себе. Но горе незнакомцу, который попытается сесть на них!

Прихватив чистую ткань и сосуд с водой, я пошел в помещение, где в стойлах содержались тапторы Коджи. Сердце мое билось в горле, и я сильно нервничал. Я много раз кормил и поил этих тапторов и знал, что они меня узнают. Но другой вопрос, позволят ли они сесть на себя.

Суджат с любопытством последовал за мной.

— Что ты собираешься делать? — спросил он.

— Помочь Кодже.

— Но Коджа ранен.

Его слова звучали так, будто он сказал: «Коджа мертв».

Я перебрался через решетку загона и, пощелкивая, приблизился к одному из тапторов, который всегда был настроен ко мне дружелюбно.

— Раны излечиваются, — заметил я.

Суджат дернул антенной.

— Какое это имеет значение? — равнодушно спросил он.

— Для тебя никакого, но для меня имеет, — ответит я. — В этом разница между твоим племенем и моим, Суджат.

Я надел на таптора седло; он беспокоился, но слушался. Потом, набравшись смелости, осторожно сел на него, все время с ним разговаривая. Он смотрел на меня своими широкими круглыми птичьими глазами, но не сердился. Я успокоился.

— Где Коджа? — спросил я.

Суджат описал место; я решит, что найду его без труда.

По моей просьбе Суджат открыл ворота загона, и я повел таптора по узкой полоске вытоптанной земли, которая между палатками ведет к южным воротам лагеря. Полдень, воинов почти не видно, они обедают в своих палатках. Но всюду множество слуг, они смотрели на меня со спокойным равнодушием, хотя человек на их месте изумится бы, увидев другого человека верхом на свирепом тапторе.

Я ожидал, что придется спорить с охраной у ворот, но ничего подобного. Меня окликнул один из стражников.

— Куда ты, Джандар? Ты знаешь, тебе не разрешается выходить из лагеря.

Следует объяснить, что на танаторском произнести мое имя — Джон Дарк — затруднительно. На этом языке звучит Дзандар или Джандар. После нескольких тщетных попыток поправить произношение я сдался. И с тех пор для обитателей Танатора стал Джандаром.

— Хочу помочь вождю Кодже, — ответил я.

— Но он ранен!

— Поэтому ему и нужна моя помощь.

Стражник находился в замешательстве. Высокое неуклюжее существо, свет блестел на его серебристо-сером хитиновом щитке, он стоял в нерешительности, держа руку на рукояти меча.

— Но Коджа, наверно, уже мертв, — сказал он. — А по его приказу ты не должен выходить за пределы лагеря.

— Но если Коджа мертв, его приказы не имеют силы, — ответил я.

И, не дожидаясь ответа, но и не торопясь, проехал мимо него, оставив в полном недоумении. Он продолжал думать, как ему поступить.

Я ехал почти час, пока не добрался до места, где упал Коджа. Я увидел несколько мертвых артроподов и по незнакомым знакам на тораксе понял, что это воины враждебного клана.

Коджа, по-видимому, отполз на некоторое расстояние и теперь лежал, прислонившись к колючему стволу дерева сорад. Сорад — большая редкость в джунглях Танатора, у него не черная древесина и алая листва, а наоборот — алая древесина и черная листва. Я знал, что ятуны ценят все редкое, а уникальные предметы у них пользуются почти сверхъестественным поклонением. Несомненно, редкость дерева сорад для Коджи была утешением, и потому он с трудом подполз к этому дереву. И теперь лежал расслабившись, с невидящими глазами, ожидая смерти, но утешаясь присутствием такой редкости.

Когда я приблизился и спешился, он открыл глаза.

— Джандар, почему ты здесь? — негромко спросил он, когда я наклонился, осматривая его раны.

— Чтобы помочь тебе, — ответил я.

Он получил сильный удар в грудь. Лезвие вражеского меча-хлыста разрубило хитиновый щит, и он потерял много телесной жидкости. По краям этой ужасной раны виднелись пузырьки пены бесцветной маслянистой жидкости, остро пахло муравьиной кислотой.

Коджа соображал быстрее, чем большинство представителей его расы. Но для его образа мыслей было невероятным, что одно существо может помочь другому в этом мире, где все находятся в состоянии безжалостной войны друг с другом.

— Почему ты хочешь помочь мне? — спросил он, когда я начал обрабатывать его раны.

Обмакнув ткань в воду, я, как мог, очищал раны и ответил как можно равнодушнее:

— Потому что ты спас меня от клыков ятриба. Потому что ты дал мне еду и убежище в мире, где все мне было незнакомо. И потому что ты хорошо обращался со мной.

— Это факты, а не причины, — возразил он.

— Ну что ж. Если тебе нужна причина…

Тут я заколебался. В словаре ятунов нет таких слов, как «дружба» или «жалость». Ближе всего подходит слово «ухорц», которое приблизительно можно перевести как «долг».

— Потому что у меня перед тобой ухорц.

— Ухорц?

— Да. А теперь, пожалуйста, помолчи. Мне нужно плотнее стянуть края раны и перевязать ее, чтобы зажило.

Так или иначе мне удалось доставить Коджу в лагерь, хотя пришлось двигаться очень медленно, чтобы от скачущих движений таптора рана не открылась вновь и Коджа не потерял бы еще жидкости. Я шел пешком, ведя птицу-лошадь за узду, а Коджа ехал в седле, качаясь от слабости. Я шел как можно медленнее, чтобы избавить Коджу от боли, но, думаю, в пути он раз или два терял сознание. Но я, предвидя это, привязал его к седлу полосками той влажной ткани, которой очищал рану.