Евгений Брандис - Незримый мост

Открытие сделано, его движения не остановить, он со своим запретом обречен, даже смешон, даже возмутителен. Но только одному ему известно, зачем разыгрывается эта крикливая комедия. Ом падет. Но в борьбе с ним раскроются все секреты, все надсверхсупертайны. Все будет в отчетах сената и конгресса. Все! А не те жалкие лоскуточки, которые вся эта компания собиралась преподнести обществу как свой бескорыстный гуманный дар. А смеяться мы будем тогда, когда она поймет, что ее выманили из замаскированных траншей. И поймет, кто ее выманил…

Сенатор с удивлением и тревогой посмотрел на лежащий перед ним исчерканный лист. Как же все это получилось? Он сам это придумал или все ему напела змеиная кожа? Любопытная ситуация! Что же теперь делать? Зарыть эту кассету где-нибудь на обочине в лесу? Прощай, профессорский подарок!.. Глупо. Очень глупо. Но воевать с пэйперолом, пользуясь его поддержкой!.. Он воюет не с пэйперолом, а с людьми. И не с людьми, а с многоликим и многоглавым чудовищем, в которое сплачивает их наклонная плоскость порядка вещей.

Сенатор вздохнул, стер с листа записи и совершил обряд закрытия кассеты. Половина четвертого ночи. Сна ни в одном глазу, давно не ощущаемая бодрость, готовность к старту, и ни в одном уголке не таятся адские машины усталости.

Жетон за душевую кабину, жетон за постель, жетон за свет, жетон за номер, два жетона за каравеллу. Все? Нет.

Еще жетон благодарности персоналу. Даже два. Нет, один. Не надо выделяться. И в руке жетон за выход.

Когда он подошел к дверям гостиницы, каравелла уже поблескивала у входа. Мотель мирно спал, убаюканный дождем. По пути никто не встретился, портье даже не вышел из своей клетушки. Прекрасно.

Каравелла с глухим шумом, набирая скорость, заскользила над мокрым шоссе. Дождь перестал. Внезапно слева открылся пустынный берег озера. А далеко-далеко за озером, за светло-серым простором вод и непроницаемо слитным чернолесьем, в узком просвете между горизонтом и длинными тучами готовилась древняя мистерия восхода солнца.

Миллионы лет происходила она ежедневно и неотвратимо, по одному и тому же канону. И во времена ящеров, и во времена камня и железа, и при людях и без них. И что бы ни придумывал человек, какие бы открытия на добро и зло себе он ни совершал, на следующий день после них солнце восходило так же, как и накануне. Словно ничего не случилось, словно ничего не сдвинулось в огромной махине мироздания оттого, что люди разверзли перед собой еще одну бездну или навели еще один мост.

Можно было глядеть и отчаиваться, что человек слишком слаб, а природа слишком сильна, чтобы ее неторопливое могучее движение хоть на миг изменилось от его рук.

Но можно было и радоваться. Ведь как бы люди ни путались, сколько бы зла ни обрушивали они на себя, поспешно и необдуманно стремясь к добру, у них всегда есть твердая опора под ногами — вот этот берег, лес и восход солнца, куда они снова могут вернуться, чтобы обрести волю и силу. И снова начать свой многотрудный путь к истине, гармонии и совершенству самих себя и своего переменчивого союза.

Вообще-то я в чудеса не верю. От них меня еще в школе отучили. Я верю в науку и прекрасное будущее. Это немного понятнее. Но иногда все-таки чудеса происходят, и с ними необходимо считаться.

Короче говоря, однажды я обнаружил у себя на столе письмо от шефа. Шеф любит со мной переписываться. То есть пишет только он, а я читаю. Шеф часто засиживается в лаборатории допоздна, и тогда ему в голову приходят мысли. Утром я их изучаю. Например, так: «Петя! Подумайте, нельзя ли объяснить аномалии в инфракрасной области межзонным рассеянием». Или что-нибудь в этом роде.

Обычно я не спешу на такие вещи реагировать. Кто его знает, вдруг это бред? Шеф часто сам так говорит. Вернее, кричит, вбегая в лабораторию: «Все вчерашнее бред и чушь собачья!» Почему собачья, я не знаю. Обыкновенная человеческая чушь, каких много. И не самая худшая.

Но на этот раз было нечто новое. На столе лежал почтовый конверт, заполненный фиолетовыми чернилами довольно размашисто. Был написан адрес нашего института, а после слова «кому» указано просто: «Главному начальнику». Ни больше, ни меньше.

К письму скрепкой была прикреплена бумажка с резолюциями.

«Пименову. Разобраться». Подпись ректора.

«Турчину. Проверить». Подпись Пименова.

«Жолдадзе. Ответить в недельный срок». Подпись Турчина.

«Барсову. Ничего не понимаю! Морочат голову». Подпись Жолдадзе.

«П. Верлухину. Петя, ради бога, разберитесь в этой чаче и напишите ответ». Подпись шефа.

Верлухин — это я. Ниже меня в системе нашего института находится только корзина для бумаг. Поэтому я не стал накладывать резолюции, а обратился к письму. Оно меня заинтересовало.

Тем же самым фиолетовым почерком на шести страницах сообщалось, что автор письма обнаружил электрический ток в кованом железе. В скобках было указано — (подкова). Он ее как-то там нагревал на свечке, отчего и текли токи. И в ту и в другую сторону. Причем большие. Он ими аккумулятор мотоцикла заряжал, а потом полгода ездил. Было написано, что это подтверждает теорию Брумма. Автор просил повторить эксперимент и дать отзыв на предмет получения авторского свидетельства.

Снизу был адрес. Село Верхние Петушки Ярославской области. Василию Фомичу Смирному.

Я только одного не понял. Откуда в Верхних Петушках известна теория Брумма? Я сам о ней понятия не имел.

Взял учебник. Нет теории Брумма. Полез в физическую энциклопедию. На букву «Б» после Макса Борна шел этот самый Ганс Фридрих Брумм, умерший, как выяснилось, двести двадцать лет назад. Он чего-то там насочинял в своей келье, поскольку был монахом. Кажется, даже алхимиком. Потом все это, естественно, опровергли и поставили на его теории крест. А Василий Фомич хочет этот крест поколебать. Так я понял.

Ну, так это проще простого! Я тут же сел и написал: «Уважаемый товарищ Смирный! Ввиду того, что трудами Максвелла, Герца и советских ученых теория Брумма опровергнута, как антинаучная, Ваше предложение не может быть принято. Видимо, в Ваши опыты вкралась ошибка».

В общем, «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Лихо я с ним разделался, а заодно еще раз заклеймил Брумма. Нечего ему произрастать на нашей почве!

Потом я заделал реестр подписей с указанием должности и звания. Получилось внушительно. Ректор института, член-корреспондент. Зам по науке, профессор. И так далее. А внизу скромненько: младший научный сотрудник П. Н. Верлухин.