Евгений Брандис - Незримый мост

— Гони лифт до самого причала и не вздумай останавливаться, — свистящим шепотом, словно их кто-то мог подслушать, приказал Рычин, с трудом втискивая С Сеге Д в узенький люк. — Ты его не сразу приводи в себя, а то еще черт его знает, какими приемами он может владеть… Ну, пошел! Не прощаться же нам, в самом деле…

Он мгновенно захлопнул ногой крышку люка и побежал назад, на бирюзовую полянку и, догадываясь, какие тексты сейчас принимает фонотайп корабля как с Земли, так и с Альфы, на бегу закричал, отчаянно махая рукой, тем, кто был на экране:

— Руби канаты, ребята! — И увидел, как широкая ладонь Кости Руогомаа легла на клавишу, открывающую брешь в защите.

Он знал, что человеку не дано чувствовать пси-процессы ни переход через пульсирующую стену, ни самый мощный ураган внешних пси-потоков. Но ему все-таки показалось, что потянуло пронизывающим холодом, словно где-то распахнулась гигантская дверь в ледяную пустоту, и, боясь того, что кто-то может догадаться о его ощущениях, он негромко, чтобы это не показалось бравадой, проговорил:

— Пока со мной ничего. Может, мне что-нибудь почитать, чтобы вам было заметнее, когда я… А? Вот хоть это: «Это было в праздник Сант-Яго, и даже нехотя как-то, когда фонари погасли…» Ломятся в дверь, да? Правильно сделали, что заперли «…и песни сверчков разгорелись…» — Он поискал глазами то место, где совсем недавно трава была примята, но она уже поднялась и распрямилась, словно минуту тому назад здесь и не сидел альфианин.

Рычин читал негромко, и было ему и хорошо, и спокойно, и впервые за долгое время у него впереди не было никаких дел, и можно было валяться на траве и читать то, что он любил больше всего на свете, и желать только одного: чтобы дверь в кают-компанию открылась и вошла Ана.

— «Я поступил, как должно, как истый цыган; подарил ей шкатулку для рукоделья, большую, из рыжего шелка…» — Он поперхнулся и замер, потому что увидел Ану Элизастеги, и вовсе не на экране, в защищенной от всей этой чертовщины каюте корабля, а здесь, в каких-нибудь пятнадцати шагах от себя.

Она стояла и смотрела на него, не шевелясь, и по тому, как были напряжены ее плечи, можно было угадать, что заведенные назад руки ее стиснуты намертво и ногти до крови впились в темные ладони и так она будет стоять до тех пор, пока ЭТО не случится — с ней или с ним, все равно. И почему-то только сейчас Рычин услышал истерический визг беснующихся мартышек, и вой сирен, и четкие, как хлопки, взрывы магния, и он бросился к Ане, совсем не зная, что он будет делать, когда добежит до нее — добежит, спотыкаясь и цепенея, что-то крича и захлебываясь собственным криком, леденея от того единственного нечеловеческого ужаса, каким бывает ужас не за себя…

— Нас же видят, — проговорила Ана, — нас видят, Рычин. И что бы ты ни сказал им, — она кивнула на экран, — ничего уже не изменишь. «Раковина» отперта, и закроется она уже не по воле человека, а… если повезет. А не повезет — знаешь, что нам с тобой будет?…

— Нам с тобой… — с трудом проглатывая ком в горле, проговорил Рычин. — Нам с тобой. Нам с тобой!

Он, наверное, хотел сказать, что всю их жизнь эти простые слова — «мы с тобой» — были необходимым и достаточным условием их счастья, а вот теперь… Теперь он вряд ли сознавал, что произносит эти слова вслух, они оба вряд ли что-нибудь понимали, они только держались друг за друга и смотрели друг другу в глаза, каждый миг ожидая, что вот сейчас эти глаза не закроются — нет, они опустошатся мгновенным беспамятством; и каждый молился, чтобы ЭТО случилось только с ним, с ним одним…

— Вот прошел год, — прошептала Ана, едва шевеля полиловевшими губами, прошел, наверное, еще один год, и губы ее, снова разжались, и по одному их беззвучному движению Рычин понял, что она прошептала: «Вот прошло два года…»

И тогда он подумал, что если она скажет: «Вот прошло три года» — он задушит ее собственными руками, потому что так будет легче и ей, и, уж конечно, ему. Но она ничего больше не успела сказать. Глаза ее широко раскрылись, в лице появились не страх — а недоумение, а потом — чуть ли не детская обида.

— Почему? — крикнула она. — Почему? И кто смог?…

Рычин ошалело повертел головой — и вдруг понял, что бенгальские огни затухают, вой сирен переходит на басы, и только перепуганные змеями обезьянки продолжают возбужденно свистеть и фыркать.

Но почему, действительно, опыт прекратили и главное — как это удалось сделать? Ведь закрыть вход в «раковину» после того, как туда попадут десмоды, должно было специальное безинерционное устройство, не подчиняющееся ни людям, ни альфианам…

— Почему закрыли ловушку? — чуть не плача от обиды, спрашивала Ана, словно Рычин мог ей ответить. — Нет, почему?

А между тем на экране размахивали руками, прыгали, жестикулировали и, главное, безуспешно старались перекричать друг друга по меньшей мере человек пятьдесят — то есть вдвое больше, чем могла вместить кают-компания. Привязанных к креслам альфиан вообще не было видно.

— Вниз! — вдруг понял из всего этого хаоса Рычин. — Они кричат: немедленно вниз! Что-то случилось, похоже — необыкновенное.

Ана упрямо покачала головой.

— Это приказ! — крикнул Рычин и, видя, что добром она отсюда все равно не уйдет, схватил Ану за плечи и потащил волоком, как когда-то (ах, да — два года тому назад!) тащил обмякшее тело альфианина, И Брюнэ уже отчаянно махал им, высунувшись из люка, и вот они уже все вчетвером (а С Сеге Д на полу, как самый крупный и непоместительный) медленно подруливали на малокаботажной ракете к борту «Теодора Нетте».

— Восемнадцать обезьян разом! — захлебываясь от восторга, повторял Брюнэ. — Нет, этого и представить себе никто не мог — чтобы сразу восемнадцать… И это просто счастье, что механизм перекрытия входа в «раковину» работал не только от ваших пси-спектров, — мы просто из профессионального любопытства засадили на его вход и все биодатчики от обезьяньих клеток! А ведь не приди нам в голову эта шальная мысль — выход не перекрылся бы, и вся затея — псу под хвост!

— А, ерунда, — устало проговорил Рычин. — Ты не был у озера, не знаешь. У «Лесной лилии» десмоды, напавшие на человека, не смогли преодолеть даже такой преграды, как допотопное шоссе. Можно представить себе, до какой стадии они деградировали, польстившись на обезьяний пси-спектр!

— М-да, — только и сказал Брюнэ. — А вы-то, между прочим, разжали бы руки — держитесь друг за друга, как новобрачные!

Ана и Рычин, не сговариваясь, подняли нерасцепленные руки и весьма весомо опустили их Брюнэ на шею.

— Вот-вот, — мрачно заметил с пола С Сеге Д. — Вот этого-то мы и не учли. Такого у нас на Альфе просто не бывает. — И он задумчиво погладил неправдоподобный, изумрудно-зеленый, вздувшийся рубец. — Шею не повернуть…