Евгений Брандис - Незримый мост

Когда это ему наконец удалось, рядом с Асовским уже стоял Абуделькад. Они разговаривали с такой взаимной заинтересованностью, словно были не только давно знакомы и даже имели какое-то общее дело, но и просто по-человечески очень дорожили друг другом.

— От души поздравляю, — сказал Асовский, протягивая Поликарпову руки. — Мы были чрезвычайно огорчены. И совершенно не верилось… Вы еще раз доказали, что океан — ваша родная стихия. Поздравляю…

Абуделькад тоже улыбался и повторял:

— Поздравляю… Поздравляю…

Кого он поздравлял? Себя? Да, в том, как Абуделькад произносил это слово — смущенно и с тихой радостью, — звучал именно такой оттенок.

«Все будет хорошо, — подумал Поликарпов. — Мы — люди. В руках у нас могучая сила. — Он вдруг вспомнил Сайда, сиротливо стоявшего на пляже возле трех пальм, и повторил уже, словно клятву; — Мы — люди. Все должно быть у нас хорошо. В этом наш долг».

За воротами, поближе к ограде, в плетеных креслах расположились трое военных. И конечно, перед ними на столике рядом с переносным армейским телевизором красовалась неуклюжая самоохлаждающаяся посудина «Гранадос». Разомлевшие от жары, они даже не оглянулись на сенаторскую каравеллу. Понятное дело. У них было вполне достаточно времени, чтобы рассмотреть ее издали, а все, что им нужно было знать, доложил по радио патруль, встретивший сенатора километрах в трех отсюда, за холмом, где дорога ответвилась от шоссе.

Если бы сенатор обращал внимание на такие вещи, он бы непременно отметил, что открывшийся его взгляду дом перекочевал сюда из-за океана, где простоял до этого лет этак двести-двести пятьдесят. Но сенатор лишь машинально пересчитал выстроившиеся перед домом на лужайке полтора десятка каравелл, три вертолета и два грузовых фургона — один побольше, другой поменьше. Убедившись в том, что, как ни считай, он не окажется тринадцатым, сенатор облегченно вздохнул, отключил предохранительную сбрую, но перед тем как повернуть сиденье на выход, запер двигатели личным шифром.

У большого фургона, занятая разгрузкой каких-то ящиков, хлопотала солдатская команда с нарукавными знаками дивизии «Витязи мира». Распоряжался ею не какой-нибудь второй лейтенант, а могучий рослый майор с голосом, подобным трубе архангела, что свидетельствовало о высочайшем ранге охраняемой военной тайны. Больше никого перед домом не было.

Огромные дубовые двери с цветными стеклами предупредительно распахнулись перед сенатором, и он оказался в небольшом зале, посреди которого начиналась широкая мраморная лестница. Она выглядела вполне по-королевски. Как и все, что строили для себя в далеком девятнадцатом веке преуспевавшие дельцы.

У подножия лестницы за столиком сидели двое штатских, оба в огромных затемненных очках. Один из них как бы нехотя принял у сенатора пригласительный жетон и заложил его в опознаватель, а другой, не дожидаясь одобрительного звоночка, протянул плоскую пластиковую коробку и жестом указал на лестницу. Поднимаясь навстречу отзвукам голосов, сенатор открыл коробку. В ней оказалось несколько листов плотной голубоватой бумаги и маленькое черное веретенце.

Официальное приглашение на секретное совещание, полученное сенатской комиссией по внутренним делам, как обычно, было безымянным. Само собой разумелось, что по нему поедет Альбано. Но тот как раз накануне отправился в госпиталь небольшое обследование, — и сенатор сам вызвался отправиться в эти отдаленные места. Прекрасная возможность дня на три-четыре исчезнуть из тупеющей от майского зноя столицы и даже — даже попытаться встретиться с Ширли. Ни о цели, ни о составе совещания в приглашении не было ни слова, но, так как оно исходило от Бюро научных исследований, сенатор надеялся встретить здесь многих своих знакомых. И действительно, еще издали он узнал по голосу генерала Фобса.

В небольшом полутемном зале по голубому потолку плыла изумительно розовая Венус-Афродита со свитой пухлых купидонов при полном боевом снаряжении. Венус улыбалась и указывала перстом на правую сторону зала, где у стены, украшенной старинными гравюрами, стоял длинный раскладной армейский стол. На столе были расставлены приборы и разложены пачки такой же голубоватой бумаги. Посреди зала было расставлено полукругом десятка полтора кресел. Всю противоположную стену занимал неумеренно большой аквариум, и перед ним, несколько в стороне от группы людей, тоскливо взиравших на причудливое рыбье разнообразие, чуть ли не держа за пуговицу статного моложавого человека на голову выше его, седовласый краснолицый генерал Фобе громогласно разглагольствовал о секретах размножения какой-то особо редкостной рыбешки. Генерал был в штатском — своеобразная скромность среди всего этого военного лагеря.

Из незнакомых людей сенатор отметил сухонького старичка со скрюченными пальцами, имевшего очень ученый вид, и нескольких молодых людей, чей облик соответствовал стандартным представлениям о динамичности, деловитости и преуспеянии. Тем не менее они стеснительно переминались в стороне, где было расставлено еще кресел десять, но попроще. Кое у кого в руках сенатор увидел такие же коробки, как и у него самого.

Весь вид генеральского собеседника свидетельствовал о том, что откровения по поводу — провались она! — рыбьей мелюзги его нимало не интересуют. Судя по тому, что генерала это ничуть не смущало, он был в прекрасном настроении.

Раздался жуткий грохот и лязг. Сенатор вздрогнул и обернулся. Оказалось, что это просто-напросто майорские «витязи» занялись сборкой второго складного стола.

Отвернувшись от солдат, сенатор увидел, что генерал Фобс, на полуслове прервав свой монолог о рыбках, направляется к нему, широко, словно для объятий, раскинув руки и сияя лучезарной улыбкой.

— Сенатор! Давненько с вами не виделись! Давненько! Как дела?

— Благодарю, прекрасно, — механически ответил сенатор, хотя тут же вспомнил, что дела и в самом деле хороши. Законопроект об упразднении железнодорожных линий на территории его штата и сам по себе был удачен и неожиданно легко проскочил через все рогатки. Так что переизбрание на следующий срок — а выборы не за горами — можно было считать обеспеченным.

— А как вы, генерал?

— Служим отечеству. Служим, служим.

С генералом они виделись всего неделю назад на заседании комиссии по внутренним делам, где тот уже два года представлял комитет начальников штабов.

Подхватив сенатора под руку и наморщив лоб, что должно было изображать крайнюю степень доверительности, генерал проворчал: