И. Даль - Коэффициент интеллекта (сборник)

Через минуту двор опустел, и только синело на асфальте яркое пятно парика.

А вечером следующего дня Эгон получил свою «черную метку» из рук улыбающейся Меган.

– Господин Майер, я зайду за вами в девять утра после завтрака, и постарайтесь не есть ничего тяжелее овсянки, – сказала медсестра, избегая его взгляда.

Эгон закрыл за ней дверь и повернулся к Бэну:

– Терпеть не могу овсянку. Поэтому завтракать не буду. Скажи мне, Бэн, – обратился он к псу, доставая из кармана бережно хранимый в течение восемнадцати лет ошейник, – ты сможешь найти дорогу к автобану?

Бэн тявкнул и радостно помахал хвостом.

На небольшой поляне, поросшей бурьяном и полынью, доживал свой век старый покосившийся дом. Высокие деревья бросали на него зловещие тени, а северный ветер с упорством трепал прохудившуюся крышу. И лишь тусклый огонек в сером грязном окне трепетным светом вдыхал жизнь в это ветхое жилище. В нем среди пыли и векового беспорядка за невысоким деревянным столом сидел человек. Он грузно склонялся над обшарпанной столешницей, на которой усердно коптила масляная лампа. Тлеющий фитиль то разгорался, озаряя всю комнату и высвобождая из темного плена ее скудное убранство: небольшую скамейку у входа, печь в углу и запылившуюся кровать, – то затухал, возвращая тьме ее владения. Рядом в старом кресле примостился пес. Его большая вытянутая черно-белая морда была устремлена на покрытое трещинами окно.

За окном господствовала ночь. Звезды и луна изредка появлялись из-за косматых туч, робко заглядывая в одиноко стоящий дом. Человек держал в руке длинное перо, готовясь оставить чернильный след на лежавшей перед ним бумаге.

– Хочется выть на луну? – спросил он, обернувшись к собеседнику.

– Нет, – ответил пес и тут же (словно его застукали за чем-то непристойным) отвел взгляд от окна. – Луна давно не цепляет наших душ.

– Знаем, – усмехнулся человек. – Не зря вы произошли от волков.

– Так же как человек от обезьяны. – Пес не подал виду, что заметил эту усмешку. – Пиши!

– Чего писать-то? Ты все молчишь.

– Сейчас начну.

Лохматый пес вытянул спину, изогнул ее, распрямив лапы, и затем поудобней устроился в кресле.

– Когда-то я был маленьким щенком и гулял со своими братьями, не боясь человека. – Его черная шерсть успела потерять свой блеск, а из глаз исчез щенячий восторг.

– Ты и сейчас меня не очень-то боишься!

Шел сто пятьдесят шестой год, когда Вольф появился на свет.

– Позволь! Но какой год ты имеешь в виду? Собачий или человечий?

– Обычный. Тот самый, в котором триста шестьдесят пять дней, двенадцать месяцев и четыре сезона. Но только от рождества Феликса. Первой собаки разумной!

– Ее создал человек, если мне не изменяет память…

– Природа! Человек лишь помог. Пожалуй, это лучшее, что он сумел создать.

– Возможно, ты и прав…

– Пиши!

К тому времени собаки окончательно освободились от власти людей. Грей – вожак племени – говорил, что господство человека наносило урон не только псам, но и всему живому на Земле. И однажды произошла катастрофа, которую и устроили люди. Была разрушена планета, и только собаки сумели очистить Землю от мусора, что оставили после себя люди. Грей рассказывал, что его было несметное количество: ни одной чистой реки, ни одного нетронутого леса, ни одной невзорванной горы. Но дело спорится, когда идея чиста. Собаки бережно хранили уцелевшие участки земли, нежно заботились о каждом кустике, что пережил столетнюю зиму, о каждом деревце, что не сломалось под напором неистового ветра, каждой речушке, что, оттаяв, вновь несла свои чистые воды.

– А куда делся человек?

Человек одичал. Превратился в животное. Достигнув технологических высот, он начисто потерял связь с природой. После катастрофы он лишился всего, что его окружало, и начал исчезать в новом, диком для себя мире так же стремительно, как когда-то исчезали другие животные в мире, созданном людьми.

– А что же псы?

– Теперь и о псах…

Мир, некогда принадлежавший людям, стал колыбелью разумных псов – новых хозяев земли. Они же решили восстановить былое величие природы и никогда не допустить повторения страшной катастрофы. Для этого они зареклись не повторять путь человека. Решили псы беречься от людей, которые изредка да появлялись в этих краях. Старейшины говорили, что люди те – бездомные странники без роду и племени. И сторониться стоит их, ибо зло несут они в своих руках. И не смел ни один пес ослушаться старейшин, трепет в душе храня. И так было до тех пор, пока не родился Вольф.

Вместе с Вольфом на свет появились еще трое щенков. Все были серо-голубого цвета. Соседи твердили, что в отца. А вот Вольф оказался даже не в мать (та была рыжей красоткой) – угольная шерсть, белые грудь, лапы и морда, голубые сверкающие глаза, обведенные тонкой черной маской.

Рос Вольф щенком сильным и любознательным.

– Значит, сильным и любознательным? – улыбнулся человек.

– Именно так! Пиши!

Он любил гулять и часто убегал, чем доставлял немало хлопот своим родителям. Не меньше их его неподобающим поведением интересовался и Грей – старейшина всего собачьего племени. Он часто отчитывал молодого пса, раз за разом пугая его встречей с людьми.

– До сих пор они бродят по белому свету и, встретив псов, всегда стараются обманом втереться им в доверие. Мы не умеем лгать и хитрить, поэтому так легко попадаемся на их уловки. Когда-то они использовали нас, теперь хотят того же, ибо понимают, что не выжить им без нас. Но мы больше не должны помогать людям. Добром для псов дружба с человеком еще никогда не заканчивалась, – наставлял Грей маленького Вольфа. Но тот лишь отводил уши, предвкушая очередной поход в запретные земли.

– Но ведь люди подарили нам разум. Разве это не так? – возражал он старому псу.

– Они всего лишь научили нас разговаривать, да и то лишь для того, чтобы было проще с нами управляться!

Но сколько Грей ни пугал озорного щенка, интерес у того только нарастал. И однажды он обнаружил старый человеческий город. Небольшое поселение, когда-то принадлежавшее людям. Несколько десятков разрушенных строений, сгоревшие сараи, поросшие густой травой дороги. Вольф радостно бегал по каменным развалинам, некогда служившими людям домом, и жадно обнюхивал оставшуюся утварь. В голове в тот момент возникали странные образы. Ему казалось все знакомым и родным, словно он побывал на развалинах собственной памяти.