Евгений Прошкин - Механика вечности

Когда я вышел на улицу, было уже темно. Мне предстояло сделать два телефонных звонка. Волнения почему-то не было. Я хлопнул себя по джинсам, проверяя, на месте ли машинка. Маленькое устройство, поместившееся в кармане, придавало мне уверенности.

Номер ответил сразу. Люся, против обыкновения, оказалась трезвой, и это меня обрадовало — на такое везение я и не надеялся.

— Да?

— Здравствуй. Не узнала?

Когда-то это было моим обычным приветствием. Таким образом я и здоровался, и представлялся одновременно.

— Ох, мамочки… Мишка! Ты?

— Нет, Пушкин! — Меня покоробило от собственной пошлости, но говорить иначе я не мог. В общении с Люсьен у меня давно сложился жесткий стереотип, и он был сильнее меня.

— Чего это ты вдруг?

— Соскучился.

— Серье-езно? — произнесла Люся так фальшиво, как только могла. Ей хотелось меня обидеть, но я знал, что за ее фанаберией кроется неподдельная радость.

Она не откажет. Потому, что никогда мне не отказывала. Даже в тот раз, после которого вся ее жизнь пошла под откос.

— Могу зуб дать. Молочный. Ты одна, Люся?

— Хо-хо! Порядочным девушкам таких вопросов не задают.

— Так то — порядочным! — схохмил я и прикусил язык: не слишком ли?

— Мерзавец. Ты чего, с женой поссорился? Приходи. Адрес помнишь?

Не слишком. Или она уже перешагнула ту черту, из-за которой не возвращаются.

Я набрал телефон квартиры, где жил с Аленой до развода. Собственно, я и сейчас там живу, вопрос лишь в том, кто из нас двоих теперь называется "я".

Я слушал длинные гудки до тех пор, пока не отключился автомат. Я позвонил еще раз, и снова никто не подошел. Это рушило все мои планы.

Куда они могли отвалить? В гости? Но кто шляется по гостям в будни? Стоп, а с чего я взял, что сегодня не выходной? Я окликнул проходившего мимо мужика, и тот, не поворачивая головы, буркнул:

— Пятница.

Вот чего я не учел. Ведь это элементарно: одни и те же числа каждый год приходятся на разные дни недели. И как назло — пятница! Алена наверняка потащила Мишу в гости к какой-нибудь из своих подруг.

Я мог бы воспользоваться машинкой, но решать с ее помощью мелкие бытовые проблемы мне казалось кощунством. К тому же я не имел представления, на сколько включений она рассчитана, — возьмет и вырубится в самый неподходящий момент, оставив либо меня, либо Мефодия в чужом времени навсегда.

Долго ломать голову мне не пришлось — выбор состоял из одного-единственного варианта.

Люсьен я знал давно. Собственно, когда мы познакомились, она была еще не Люсьен, а скромной, часто краснеющей девушкой Люсей. Папаша ее был неизвестен, а матушка на почве пьянства загремела в психушку, да так там и осталась. С восемнадцати лет Люся жила одна с годовалой сестренкой на руках. Соблазнам полной самостоятельности она не поддалась, напротив, продолжала учиться, брала какую-то работу на дом, а на советы соседей отдать сестру в интернат отвечала коротко, но исчерпывающе. Как говорится в газетных заметках про всяких там героев — проявила характер.

Вскоре на нее свалилось еще одно испытание — привязанность к инфантильному оболтусу по имени Миша. Когда Люсьен решила, что нам пора жениться, то воспользовалась обычным бабьим способом.

Узнав о ее беременности, я признался, что лучше отсижу в тюрьме, чем женюсь, и это была чистая правда. В то время мои собственные родители находились на грани развода, и ничто не пугало меня так сильно, как перспектива обзавестись доброй, но нелюбимой женой. Я настоял, чтобы Люся избавилась от ребенка, а через два месяца выяснилось, что деньги, выданные ей на операцию, лежат в банке и обрастают процентами до совершеннолетия нашего будущего малыша.

Люся заявила, что собирается рожать независимо от моего желания стать ее мужем. Однако я понимал, что, увидев своего ребенка, могу совершить благородную и очень предсказуемую глупость.

Аборт Люся все-таки сделала. Из больницы я привез ее домой на такси, довел до квартиры и сделал кофе. На этом наши отношения закончились.

Поскольку мы жили в двух шагах друг от друга, Люсю я видел довольно часто, но лучше бы я ее не встречал. Люсьен, вслед за матерью, спивалась — стремительно и необратимо. Через несколько лет, как раз к две тысячи первому, она окончательно пропала из виду. Иногда я вспоминал, что у нее еще была сестренка, которой к тому времени исполнилось года четыре, однако все, что я мог сделать для малышки, — это пожелать ей оказаться в детском доме.

Я спохватился, что иду с пустыми руками, и свернул к магазину. Ввиду пятницы у винного отдела было многолюдно, пришлось даже отстоять небольшую очередь. Нетерпеливо переминаясь, я прислушивался к разговорам, но среди общего шелеста разобрал лишь несколько невнятных обрывков:

— …совсем оборзели! Им что, своего Китая мало?

— …"Смирновская", надеюсь, не польского разлива?

— …исключено. Второй срок Туманову не потянуть.

Обычные разговоры для людей моего времени. Иммигранты прибывают, президенты правят, народ желает выпить — ни одна из констант этого мира не пошатнулась.

Я купил бутылку шампанского, шоколадку. «Сказка» и уже раздумывал, что преподнести Люсьен, — гвоздику или розу, но вовремя вспомнил, к кому я собираюсь. «Сказка» была явным излишеством, а цветочек и подавно пришелся бы не ко двору. Вернувшись к прилавку, я взял литровую бутылку водки, с таким расчетом, чтобы самому достался хотя бы стакан.

Люсьен вышла в грязном халате. Жирные волосы были собраны в косматый хвост и заколоты чуть пониже макушки. Длинная неровная челка прикрывала верхнюю часть темного лица. На память пришло модное когда-то слово «синявка». Точно, Люсьен — синявка. Алкоголичка. Конченый человек.

— Нарисовался! — воскликнула она и потянулась ко мне своими сизыми опухшими губами.

Я сжал зубы и стерпел. От Люсьен едко пахло потом и кислым пивом.

— Привет, — сказал я.

— Сколько не виделись-то? — Люся говорила громко, но ласково, и я сообразил, что она пьяна. Когда только успела? — Почти год, — продолжала она, и я, прибавив еще пять, мысленно присвистнул. — Заходи. Я смотрю, ты принес чего-то, значит, как приличный человек явился?

— Как приличный, — подтвердил я.

По сравнению с ее жилищем моя берлога тянула на царские покои. Со стен тут и там понуро свисали лоскуты просаленных обоев, а линолеум на полу напоминал застывший ледоход.

— Так вот и живем, — весело пояснила Люсьен, правильно истолковав причину моего оцепенения. — Все руки не доходят, а мужика-то в доме нет!

Я пропустил последнюю фразу мимо ушей и вместо ответа вытащил из сумки пузырь.

— О-о! Гость в дом — бог в дом. А закуска есть?

— На тебе, вместо закуски, — сказал я, показывая шампанское.