Евгений Прошкин - Загон

Евгений Прошкин

Загон

Homo homini lupiis est. (Человек человеку волк.)

Tuт Макций Плавт

Перед лицом этого неопровержимого факта с радостью осознаешь, что идеи, лежащие в основе романа, правильны.

И. Ефремов

Глава 1

Понедельник

Барсик был в настроении, сегодня он ел гораздо лучше.

Андрей раскрутил вентиль до упора и навис над прозрачным колпаком. Темная пена в цилиндрическом баке ворочалась и толкалась, словно кого-то подгоняла. Это напоминало очередь за бесплатным супом и одновременно - сам суп, который варят дети из листьев и песка. Пена бурлила, выплескивала на позолоченные стенки какие-то комья и ввинчивалась в центр - туда, где, по представлениям Андрея, у Барсика был рот.

Эльза Васильевна не обманывала: воронка в баке закручивалась против часовой стрелки. Андрей обошел стеклянный колпак и обнаружил, что от места наблюдения ничего не зависит. Откуда ни смотри - везде получится против часовой. Раньше это ему и в голову не приходило.

Убедившись, что Барсик справляется, Андрей взялся за четвертую ручку. Четвертую трубу, резервную, он открывал редко, и вентиль успел закиснуть. Для того чтобы его сдвинуть, Андрею пришлось дернуть изо всех сил.

Загустевшая пробка туго выдавилась из горловины и, плюхнувшись в супчик, раскидала по стенкам бурые кляксы. Андрей отшатнулся и, хотя кляксы остались на внутренней поверхности колпака, машинально огладил лицо - кажется, не забрызгало. Стекло стеклом, а умыться Барсиковой пищей было бы неприятно.

- Эй, Белкин! - крикнула в ухе таблетка радио. - Белкин, что у тебя?

- Ничего, - буркнул Андрей. - Нормально все.

- Где ж нормально? - опять крикнул Чумаков. Он редко говорил тихо и еще реже называл людей по именам. - Какой нормально, когда у меня давление падает!

- Я четвертый канал запустил.

- А чудовище не подавится? Думаешь, сожрет?

- Думаю, съест, - холодно ответил Андрей.

- Ну, гляди... значит, сожрет? - Бригадир уловил его обиду и не отказал себе в радости обидеть Андрея еще раз. - Значит, у твоего гада аппетит прорезался? Это магнитные бури. Монстр их чует.

- Вам виднее.

- Чи-во-о?! - с угрозой протянул Чумаков.

- У вас образование, статус высокий, - невозмутимо сказал Андрей. - А я что?.. Я так...

- Статус, верно, - с достоинством заметил бригадир. - У тебя сколько в этом месяце?

- Семьдесят пять баллов.

- В прошлом больше было, а? - спросил он якобы сочувственно.

- Было, - покорно отозвался Андрей. - А теперь меньше.

- Опускаешься, Белкин. На самое дно опускаешься.

- Опускаюсь, - подтвердил он и кивнул, как будто бригадир находился не в аппаратной, а здесь, в одной камере с Барсиком.

- Ну, то-то. Не нарывайся, Белкин.

Сделав длинную воспитательную паузу. Чумаков дал "отбой", но прежде чем отключить микрофон, сказал по обыкновению громко:

- Эти черы совсем распустились.

Других собеседников у бригадира не было - в аппаратную, как и в камеры, посторонние не заходили, и фраза предназначалась исключительно для Андрея.

Андрей догадался, но стерпел. Не впервой. А если б и не стерпел - что тогда?.. С его семьюдесятью пятью баллами куда еще податься? И так выгнать могут. На конвертере ценз, не ниже семидесяти двух. Семьдесят один - это уже все. Это уже метла, или скребок, в зависимости от времени года. Желтые сапоги, желтая роба и форменная кепочка. И дети специально мусорят там, где ты недавно подмел. До семидесяти одного Андрей еще не падал, но и про кепочку, и про детей знал - соседи рассказывали.

- Барсик. Ба-арсик, - ласково произнес он. - Кушаешь? Добавить тебе?

Барсик, обитающий в огромной позолоченной емкости, слышать его не мог, но Андрея это не огорчало. Ему было не так уж и важно, слышит существо в баке или нет. Главное, что с ним можно говорить. С ними все операторы разговаривали - признавались, правда, немногие, но разговаривали все. Иначе на конвертере невозможно. Постоянно помнить, что ты обслуживаешь некий живой механизм и, соответственно, сам являешься неким живым механизмом, - это верный путь к смирительной рубашке. Лучше считать себя работником зоопарка. Только там, в зоопарке, существа природные, а здесь искусственные. Те орут, бегают и гадят, а эти лишь едят. То, что для одних существ отходы, для других пища. А также и наоборот. И к этому привыкаешь не сразу.

В первый день на конвертере Андрей не расставался с пластиковым пакетом. Пакеты выдали вместе со спецовкой, и после очередного пояснения бригадира он едва успевал отворачиваться и наполнять свежий кулек.

- Надо с пустым желудком приходить, - сказал тогда Чумаков. - Тут и без тебя дерьма хватает. Тридцать шесть труб, и в каждой - чистое дерьмо. Будешь им управлять, - объявил бригадир почти криком и, рассмеявшись, вытащил из кармана промасленный сверток.

Увидев, как Чумаков кусает румяный пирожок, Андрей не выдержал и снова отвернулся.

- Вообще-то, предприятие называется "М-конвертер", - продолжал бригадир. - "Мэ" - от слова "мусорный". Но мы говорим не "Мэ", а "Гэ". "Г-конвертер", вот так вот. Должен же кто-то этим заниматься. А еще иногда говорим "В-конвертер". "Вэ" - это от слова "вонь".

- Вроде не воняет...

- Конечно. Баки герметичные. Но иногда колпаки приходится открывать, сообщил он, дожевывая. - Чудовища больше года не живут. Когда они сдыхают...

- Вы их оттуда вынимаете?! - ужаснулся Андрей.

- Не-е, - опять засмеялся Чумаков. - Мы их... ну ладно, это потом, а то все кишки выплюнешь.

Он утер лоснящиеся губы и, без смущения заглянув к Андрею в пакет, бросил туда смятую салфетку.

- Рвотный рефлекс блокируется, но у некоторых быстро, а у некоторых не очень. Испытательный срок - неделя. Ясно?

- Ясно, - сказал Андрей.

Из речи бригадира он понял не все, например, про рефлекс совсем не понял, но он к этому и не стремился. Интеллект-статус, никогда не поднимавшийся выше восьмидесяти пяти баллов, приучил Андрея относиться к непонятному спокойно. Люди вокруг часто говорили что-нибудь эдакое: "синтез", "концепция", "идеализм"... Еще они любили слова "весьма", "разумеется" И "непосредственно", однако Андрея это не касалось. Из мутного хоровода слов он всегда старался вычленить самую суть, и, пропустив "рефлекс" мимо ушей, уяснил, что блевать на работе можно только до конца недели.

Вот, собственно, и все, что сказал ему бригадир. Остальная тысяча слов просто отражала высокий статус говорящего. .Баллов двести, прикинул Андрей. Или двести пятьдесят.

Недели ему не потребовалось - дня четыре. На пятый его уже не тошнило, хотя пакеты он таскал с собой еще целый месяц. А еще через месяц Андрей начал брать на работу шоколадное печенье. Обедать в камере было намного удобней. Он только не помнил, когда заговорил с Барсиком и когда вообще появилось это имя. Где-то между первым и третьим месяцами, между пакетами и печеньем. Как-то незаметно и само собой.