Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 28

— В таком случае отключайся! Хотя подожди! Почитай для меня.

— Что почитать?

— Что-нибудь.

— «Все утро крот настойчиво прочищал себе путь…»

— Только не Грэхема!

— Может быть, Врэдмера?

— Нет.

— Гелдена?

— Нет. Что-нибудь постарше. Вот как у того же Грэхема.

— Крина? Клала? Старца Венеры?

— Еще старше.

— Флоуна? Трина? Хэмингуэя? Пруста?

— Древнее.

— «В начале было Слово…»

— Но языческое.

— Как у Пиндара?

— Пожалуй, да — как у Пиндара.

Отпив добрый глоток, он откинулся на подушку и закрыл глаза.

«Почему ты убил дутика?»

Пауза безмолвия.

— Я никого не трогал.

«Дутики не убивают друг друга, а один из них мертв. Ты последний человек на Земле. У тебя безграничная власть. Почему ты используешь ее для убийств?»

Еще более длинная пауза.

— А кто такие дутики?

«Им нужна Земля. Ты встречался с ними. Неужели не помнишь?»

— Не знаю… Наверное, в тот момент я был пьян. Ладно, уходи!

«А почему бы не уйти тебе?»

— Рад бы, да не могу!

«Можешь! Тебе надо только войти в машину, нажать на кнопку, и ты присоединишься к своему народу в местах смеха и радости…»

— Да брось ты. Нет никаких мест смеха!

«Тогда поговори с дутиками».

Ладонь коснулась края кушетки, и в его вену вошла игла со снотворным.

Он провалился в бездны забытья.

Грязно-тусклое солнце опускалось на мокрый бетон. Он смотрел на него, щурясь и мигая.

— Да, бывали времена, когда мы тратили на тебя массу слов, — прошептал он, осознавая, что проснулся. — Однако все приходит к концу и теряет свой смысл.

Он перекатился на правый бок, чувствуя себя печальным и величественным.

Подушка спросила, что ему хотелось бы на завтрак. Он попытался придумать достойный ответ, но сдался и попросил то немногое, что устроило бы его желудок.

Скромным «немногим» оказались мел и печенка, вымоченная в загаженной до краев дренажной канаве. Он плюнул на пол и перевернулся на левый бок, чувствуя себя уже менее величественно.

В конце концов он ткнул пальцем в радужный столб лучей.

— Соедини меня с пультом мыслеобразов.

Сила пронзила его потоками безмолвной мелодии, и в ней смешались удары облаков, нити лунного света, похожего на шелк, и глубинные вихри океанских ветров, которые раскачивали заросли кораллов…

Сладко потянувшись и зевнув, он представил огненное поле времени, а затем скользнул на сотню лет вперед.

— Гора Атос и завтрак, — велел он скучающим тоном.

Под ногами возник скалистый утес. При виде бескрайних просторов Святилища на его губах появилась улыбка. Очистив стены взмахом руки, он создал панораму деревьев и холмов — пейзаж, напоминавший прежнюю Землю. Вдалеке за лесом сверкало море. (Неужели настоящее? Он пожал плечами.) Невидимый потолок превратился в голубовато-зеленое небо. Ярко-желтое солнце получилось жгучим и злым. Склон плавно опускался вдаль. Облачившись в усмешку и власяницу, он подернул горизонт мерцающим маревом.

— Слишком хорошо для царств Земли, — шепнул он бездонной выси. — Приди, Люцифер!

Испуская запах смерти и окончательных приговоров, слева от него возникла безликая тень.

— Какая тоска! — со стоном признался он. Невыразительный голос звучал, словно из бочки:

— Смотри же на царствия Земли во всей их славе и силе. От начала веков владею я ими, но сейчас готов отдать простому человеку. Служи мне, и они будут твоими.

Он засмеялся:

— Ты шутишь, парень. Они и так мои. Я только что их создал — их и тебя. Это ты должен платить мне дань уважения.

Фигура задрожала и стала нечеткой.

— Нет, что-то тут не так, — сказал он с досадой.

— Преврати эти камни в хлеб, и я поверю тебе, — пропищала тень.

— Лучше в ветчину и яйца. Ты как? Позавтракаешь со мной?

— Спасибо, — прошуршал поблекший образ.

Они сидели и говорили ни о чем, пока ему не стало скучно. Закончив завтрак, он разверз огромную пропасть и сбросил в нее весь ландшафт под гром и треск огня, чьи языки лизали небо.

— Катись-ка в ад, приятель! — воскликнул он с сытой отрыжкой. — Чем же мне заняться до обеда? Может быть, поплавать вместе с Одиссеем?

Когда он возводил великие башни Илиона и создавал макет огромной лошади, его зодческий труд был прерван звонком коммутатора.

— Послы дутиков просят разрешения войти, — доложил механический голос.

— Скажи им, что я занят.

Лошадь дрогнула, покрылась зыбкой рябью и исчезла. Башни начали крениться и оседать. Этажи проваливались друг в друга.

— О черт! Начать дезинтеграцию. Эти уродцы испортили мне все утро!

Он вернулся на кушетку, чтобы побриться, помыться и облачиться в свежую одежду. Пока манипуляторы подушки приводили в порядок его ногти, он рассматривал трехмерную проекцию существ, прозванных им дутиками.

Габариты альбиносов грубо соответствовали размерам человека. Под пушистой аурой проступали шаткие остовы, а телосложение напоминало три молочных бидона, поставленных на задницу бабуина, и два белоснежных секстанта. На бидонах и заднице виднелись толстые рудиментарные члены, похожие на сотню минутных стрелок, которые, подрагивая, отсчитывали свои часы.

Они стояли у входа и зевали симметричными жвалами, расположенными на макушках голов. Антенны стояли торчком, как пучки колокольчиков, и перечно-голубые лепестки открывались и закрывались в неизменном ритме систолы. Две масляные подушечки с мерцавшими кристаллами топазов процеживали мир в глубины мозга.

— Доброе утро, милые твари, — приветствовал он своих посетителей.

Дутики закружились на месте, выискивая источник его голоса.

— Вы не увидите меня, пока я этого не захочу. Зачем пришли?

Существа задумались над его вопросом.

— Чтобы убедить, купить, помочь, поговорить с тобой и уйти, — прожужжал один из них.

Он захихикал:

— Прошу прощения, но не могли бы вы повторить самое последнее слово.

Увидев их смущение, он со смехом крикнул:

— Ладно, входите! Входите!

Внезапно его облик изменился. Огромный дутик двадцати футов ростом отошел от кушетки и принялся за оформление декораций.

Когда он затемнил небо, поднял из пола зубчатые скалы и перегородил ледником почти все Святилище, арочные врата одной из стен, настроенные на особую частоту, раскрылись. Он сидел на парившей в воздухе огромной снежинке, и ледяные ветра рассекали воздух вокруг его трона, осыпая гостей ягодами снежной бури.

— Счастливого Рождества, — произнес он громовым голосом.

Дутики остановились на пороге. Третий акт Второй симфонии Сибелиуса вторил треску и стонам ледника, который медленно наползал на острые скалы.

— Неужели… — пробормотали существа.

— На самом деле я очень безобразный, — объяснил он. — Но мне хотелось, чтобы вы чувствовали себя легко и свободно.