Ярослав Веров - Завхоз Вселенной

Из музыкальных инструментов в квартире в настоящее время имелся лишь баян.

Проснулся Игорёк посреди дня. С полчаса валялся на диване в ожидании похмелья, однако похмелье не наступило. Задерживалось. Это стало беспокоить, и он поднялся. Забрёл в ванную, принялся изучать своё лицо в зеркале: цвет кожи, степень одутловатости и синевы под глазами. Потом стал рассматривать зубы, и так и эдак открывая рот и наклоняя голову. Дыхнул на зеркало, понюхал, чем пахнет отражённая струя. Вонь должна была стоять немереная, ведь зубы он не чистил со вчерашнего утра, а выпил столько, что никак не могло выветриться. Но оказалось, что пахнет чрезвычайно стерильно. Да и мешков под глазами не было, и глаза не сошлись в щёлки. Это-то и беспокоило.

Несколько мгновений Игорёк тупо созерцал опасную бритву. «Побриться, что ли?» — подумал он. Принялся бриться, и, намыливая кадык, как-то пристальней, чем обычно, разглядывал себя в зеркале. И бритвой водил медленней и выбривал тщательней.

Умывшись, вернулся в комнату и стал думать, что же теперь предпринять. Во-первых, как должен измениться его имидж, как ему держать себя в обществе, в кругу друзей и подруг? Во-вторых, само по себе бессмертие штука, конечно, знатная, нужная, но как её применить? Уголовный кодекс не знает исключений для бессмертных. Да и, в-третьих, так ли уж он бессмертен, как его уверяли?

Он прошлёпал, как был в трусах и дырявых тапочках, на кухню. Поставил на огонь чайник. Чайник закипел, Игорёк высыпал прямо в него полпачки чая, которая бог знает сколько времени провалялась в кухонном шкафу. Игорёк взял кружку, налил тёмно-коричневой жидкости, подошёл к окну и засмотрелся на двор. Внизу, под окнами, валялся какой-то строительный мусор, торчала арматура, куски дерева. Игорёк подумал, что если на это дело упасть с четвёртого этажа, то уже будет наверняка. Рука потянулась к оконной раме, к защёлке. И Игорька осенило: пора бы, наконец, проверить своё бессмертие, испытать сей дар на прочность.

Он шарахнулся от окна, расплёскивая на ноги чай. Ну их на фиг, такие эксперименты. Уселся на табуретку и постарался успокоиться.

Вдруг его как током ударило. Мокрые пятна на тапках, влага стекает по голой ноге — а ведь это крутой кипяток! Это же должно жечь невыносимо. Однако никаких ощущений.

Игорёк не удержался и осторожно окунул в кружку палец. Никакой боли! Словно у чая — у кипятка! — комнатная температура.

— Я бессмертен! — заорал во все лёгкие Игорёк. — Контракт действует!!!

Игорёк поставил кружку на табуретку, вернулся на диван. И вновь стал размышлять. Итак, третий проблемный пункт вроде бы снимался. Но только «вроде бы». «Кипяток мне не страшен. Но если, скажем, ножом пырнут? Или попаду в перестрелку? Как бы это проверить?» Игорёк понял, что логика событий требует от него мужества, решительного поступка. «Надо себя покалечить, — подумал он, — для начала чуть-чуть». Но как?

Игорёк вспомнил об иголках. Иголка — предмет доступный, где-то тут была. Был целый набор в картонной коробочке, где-то среди пластинок.

Он разыскал иголки, достал самую толстую, примерил к пальцу. Вспомнил, как больно, когда берут кровь на анализ, как становится нехорошо от вида собственной крови, как начинает тошнить… «Слегка, чуть-чуть, поддеть кожу». Он принялся давить кончиком иглы. Но что толку? Ощущение давления было, но, может, так оно и должно быть у каждого человека? Игорёк зажмурился и отрывистым движением, чтобы игла не вошла глубоко, уколол палец. Боли не было. Он поднял палец к глазам и стал изучать ранку. Не было ранки!

Он медленно, с нервным усилием стал вдавливать иглу в палец, сперва немного, затем глубже. Ему становилось всё интересней. Игла входила без всяких ощущений. Он подумал, что сейчас она упрётся в ноготь, но этого не произошло: кончик иглы, не встретив сопротивления, вышел из ногтя, словно тот был из масла. Игорёк поднял пронзённый палец к глазам и обалдело смотрел на это чудо. «Бессмертен, без всяких сомнений бессмертен!»

Вытянул иглу. Никаких следов крови. Опрометью кинулся в ванную, схватил бритву, наотмашь полоснул по руке — всё равно что воздух рассёк. Вдруг сделалось страшно: «А может быть я всего лишь призрак? Бестелесное создание? Но зеркало меня отражает, я по-прежнему упруг…» Нет, факт бессмертия требует более веских доказательств.

Игорёк вспомнил о торчащих из мусорной кучи под окном арматурных прутьях.

«А, была — не была. Если я — обычный, то после всего и жить-то незачем!»

Рывком распахнул окно, взгромоздился на подоконник и прыгнул солдатиком. Он ещё успел подумать, что совершает самый гениальный шаг в своей жизни, что только за это он может уважать себя как личность, что он круче всех крутых, что никто из них на такое бы просто не осмелился. И вдруг обнаружил себя стоящим среди кучи мусора. Из ноги, из рваной тапки, торчал ржавый штырь. Игорёк поднял ногу — штырь вышел даже не как из масла, а гораздо мягче. Игорёк стоял на этой благословенной куче дерьма и ликовал.

Подумалось, что со стороны выглядит он глупо. В трусах и майке стоять на мусорной куче и довольно лыбиться…

Он поспешно кинулся в подъезд. Взлетел по ступенькам, словно на крыльях. И остановился у собственной двери. Миг решимости миновал, безумство совершено. Начались рабочие моменты. Как попасть в запертую квартиру? Идти к соседям или звать слесарей? Это, значит, прямо так, в трусах?

Игорёк потолкал дверь. Да, хлипковато стоит. Что, если выбить? Боли-то не будет. Он отступил на пару шагов и с разгону всем своим тренированным телом врезался в дверь. И влетел в прихожую. Посмотрел на дверь, замок вырван с мясом, надо бы позвонить, чтобы починили. Взял со стула штаны, вынул мобильник, включил. Заверещал сигнал вызова — «марсельеза». Звонила бабушка. Бабушка нашла в районном Доме пионеров детский оркестр, который срочно нуждался в концертмейстере. Игорёк вздохнул и страдальческим голосом ответил:

— У меня есть работа. Бабань, я хорошо зарабатываю… Кончай ты это…

Бабушка помолчала, а потом принялась спорить. В который раз Игорёк узнал, что он — бездельник, что в её времена за тунеядство могли посадить на два года, что она отвечает за него и его будущее, что ему давно пора жениться, завести детей, и дать ей, наконец, спокойно умереть.

Игорёк зевнул.

— У меня есть работа. И жена есть… бывшая.

— Знаю твоих лахудр!

Нотация продолжалась: настоящая женщина не должна скакать с голым задом по сцене, не должна шляться по всяким там кабакам и уж тем более не должна выкуривать по пачке в день. Настоящая женщина должна работать, а не прохлаждаться. И ни в коем случае не работать на телевидении!

На телевидении трудилась Инна. Обыкновенным редактором обыкновенной передачи обыкновенного московского телеканала. С голым задом же скакала Нина, работница кордебалета у Киркорова. Но бабушку именем звезды было не смутить. Она знала правду жизни и в своих оценках была, в общем-то, права. Это-то и злило. Игорёк лишь начинал влюбляться, обхаживать новую пассию, а бабушка, неведомым образом разнюхав дело, уже выносила приговор. Конечно, дальше всё развивалось как-то не так. Единственное, что, бывало, удерживало Игорька от немедленного разрыва — нежелание самой пассии расставаться с ним так сразу.