Айзек Азимов - Роботы и империя

– ТЫ? Кто он такой?

– Он член Института Роботехники, мадам.

– Значит, подчиненный Келдина Амадейро?

– Да, мадам.

– Пойми, Жискар, что я ни в коей мере не интересуюсь видеть этого Мандамуса или любого, кто связан с этой ядовитой жабой Амадейро. Если ты взял на себя смелость договориться об этой встрече от моего имени, то будь любезен позвонить ему и отменить ее.

– Если вы приказываете, мадам, и приказываете строго, я попытаюсь повиноваться, но, может быть, не смогу. Видите ли, по-моему суждению, вы нанесете себе вред, если откажетесь от этого свидания, а я не должен делать ничего такого, что может повредить вам.

– Твои суждения могут быть ошибочными, Жискар. Кто он такой, что отказ от встречи с ним повредит мне? Может, он и член Института, но для меня он ничего не значит.

Глэдис прекрасно сознавала, что зря изливает на Жискара свое дурное настроение. Ее расстроили известия о том, что Солярия покинута, и ей было досадно, что она искала в небе солнце Солярии, которого там не было. Правда, указал ей на недостаток ее знаний робот Дэниел, но на НЕГО она не сердилась – Дэниел так походил на человека, что она автоматически относилась к нему, как к человеку. Внешность – это все. Жискар ВЫГЛЯДЕЛ роботом и, значит, вроде бы не мог чувствовать обиды.

И в самом деле, Жискар вовсе не реагировал на раздражение Глэдис (впрочем, и Дэниел тоже не реагировал бы).

Жискар сказал:

– Я говорил, что доктор Мандамус – член Института Роботехники, но он, возможно, является чем-то большим. В последние несколько лет он был правой рукой доктора Амадейро. Это делает его лицом значительным, и игнорировать его непросто. Доктор Мандамус не из тех, кого можно оскорбить, мадам.

– А почему, Жискар? Мне плевать на Мандамуса, и, тем более, на Амадейро. Я думаю, ты помнишь, как Амадейро когда-то делал все возможное, чтобы обвинить доктора Фастальфа в убийстве, и только чудом его махинация провалилась.

– Я прекрасно помню.

– Это хорошо. Я опасалась, что за эти столетия ты забыл. За все это время я не имела ничего общего ни с Амадейро, ни с кем-либо связанным с ним, и намерена продолжать эту политику. И меня не беспокоит, повредит ли это мне и будут ли вообще какие-нибудь последствия. Я не желаю видеть этого доктора, кто бы он ни был, и в будущем не назначай свиданий от моего имени, не спросив меня.

– Слушаюсь, мадам. Но не могу ли я указать…

– Нет, не можешь, – сказала Глэдис и отвернулась.

Некоторое время длилось молчание. Она сделала несколько шагов, и тогда раздался спокойный голос Жискара:

– Мадам, я прошу вас верить мне.

Глэдис остановилась. Почему он употребил это выражение? Она снова услышала давний-давний голос: «Я не прошу тебя любить его. Я прошу тебя верить ему».

Она сжала губы и неохотно, против воли, вернулась назад.

– Ну, – сказала она неласково, – что ты хочешь сказать, Жискар?

– Пока доктор Фастальф был жив, мадам, его политика господствовала на Авроре и на других Внешних Мирах. В результате народу Земли было разрешено свободно эмигрировать на другие планеты, пригодные для жизни, а теперь эти планеты, которые мы называем Поселенческими, процветают. Но доктор Фастальф умер, а его приверженцы утратили свой престиж.

Доктор Амадейро сохранил антиземную точку зрения, и вполне возможно, что теперь восторжествует она и начнется мощная политика против Земли и Поселенческих Миров.

– Пусть так, Жискар, но при чем тут я?

– Вы можете повидаться с доктором Мандамусом и узнаете, почему он так стремится увидеть вас, мадам. Уверяю вас, он был страшно настойчив и требовал свидания как можно раньше. Он просил вас принять его в восемь утра.

– Жискар, я НИКОГДА ни с кем не встречаюсь раньше полудня.

– Я объяснил ему это, мадам, но он хотел увидеть вас до завтрака и прямо пришел в отчаяние. Я чувствовал, что важно узнать, почему он так расстроен.

– А если я его не приму, чем, по-твоему, это повредит лично мне? Не Земле, не Поселенческим Мирам, а МНЕ?

– Мадам, это может повредить способности Земли и поселенцев к дальнейшему заселению Галактики. Эта мечта зародилась в уме полицейского инспектора Илии Бейли более двухсот лет назад. Вред, нанесенный Земле, будет осквернением его памяти. Разве я ошибаюсь, думая, что любой вред, нанесенный его памяти, вы примите, как личный?

Глэдис вздрогнула. Уже дважды в течение часа в разговоре упоминался Илия Бейли. Короткоживущий землянин, он давным-давно умер – сто шестьдесят лет назад, но упоминание его имени все еще потрясло ее.

– Как это вдруг стало таким серьезным? – спросила она.

– Не вдруг, мадам. Два столетия назад народ Земли и народ Внешних Миров следовали параллельными курсами и не вступали в конфликт благодаря мудрой политике доктора Фастальфа. Но всегда существовала сильная оппозиция, и доктор Фастальф всегда противостоял ей. Теперь же, когда он умер, оппозиция стала очень мощной. Уход населения с Солярии еще больше увеличил эту мощь, и вскоре оппозиция станет главенствующей политической силой.

– Почему?

– Есть явные признаки, что сила космонитов клонится к упадку, и многие аврорцы считают, что сильные действия надо произвести сейчас – или никогда.

– И тебе кажется, что мое свидание с этим человеком может предупредить это?

– Да, мои ощущения именно таковы, мадам.

Глэдис помолчала и снова вспомнила с возмущением, что она обещала Илии верить Жискару.

– Ладно. Не думаю, что встреча принесет какую-нибудь пользу, но, так и быть, увижусь с ним.

Глэдис спала, и в доме было темно – по человеческим стандартам. Однако дом жил, в нем происходили движения и действия, потому что роботы видели в инфракрасном свете.

Дом приводился в порядок, привозились продукты, выносился мусор, вещи чистились, полировались или убирались, приборы проверялись и, как всегда, была охрана.

Ни одна дверь не имела запора, этого не требовалось. На Авроре не бывало преступлений ни против людей, ни против собственности, да и не могло быть, поскольку дома и люди всегда охранялись роботами, все это знали и приветствовали.

Роботы-сторожа всегда были на месте. Они никогда не использовались, именно потому, что всегда были здесь.

Жискар и Дэниел, чьи способности были много выше, чем у других домашних роботов, не имели специальных обязанностей, разве что отвечали за правильную работу всех остальных роботов.

В три часа они сделали обход по лужайке и к лесному участку, чтобы проверить, выполняет ли свои функции внешняя охрана и не возникло ли каких-нибудь проблем.

Они встретились на южной границе поместья и некоторое время разговаривали сокращенным, эзоповским языком. За десятилетия общения они привыкли понимать друг друга, и им не было нужды прибегать к сложностям человеческой речи.