Айзек Азимов - Роботы и империя

Дэниел сказал едва слышно:

– Облака. Почти не видно.

Если бы Дэниел говорил для человеческих ушей, он сказал бы:

– Как видишь, друг Жискар, небо покрыто облаками. Если бы мадам Глэдис дожидалась случая увидеть солнце Солярии, она все равно не увидела бы его.

И Жискар ответил:

– Предсказано. Лучше встреча, – что было эквивалентно: – Бюро погоды так и предсказывало, друг Дэниел, и это могло служить извинением, чтобы мадам Глэдис легла спать пораньше. Мне казалось более важным убедить ее согласиться на встречу, о которой я уже говорил тебе.

– Мне кажется, друг Жискар, что главной трудностью для твоего убеждения было ее огорчение по поводу опустошения Солярии. Я был там дважды с партнером Илией, когда мадам Глэдис была еще солярианкой и жила там.

– Я всегда знал, что мадам не была счастлива на своей родной планете, что она рада была оставить ее и не имела намерения возвращаться. Но я согласен с тобой: ее расстроило, что история Солярии закончена.

– Я не понимаю реакцию мадам Глэдис, – сказал Дэниел, – но очень часто человеческие реакции логически не соответствуют событиям.

– Поэтому иной раз так трудно решить, что будет вредным для человека, а что нет, – Жискар сказал бы это со вздохом, если бы был человеком. – Это одна из причин, почему мне кажется, что Три Закона Роботехники неполны и недостаточны.

– Ты и раньше говорил это, друг Жискар, и я пытался поверить этому, но не получилось.

– Я лишь разумом понимаю, что они неполны и недостаточны, но когда пытаюсь ПОВЕРИТЬ этому, оказывается, что я связан Законами. Если бы я не был ими связан, я бы, наверное, поверил в их недостаточность.

– Это парадокс, которого я не понимаю.

– И я тоже. Но я вынужден объяснить этот парадокс. Иногда я даже чувствую, что жажду обнаружить неполноту и неточность Трех Законов, например, сегодня вечером в разговоре с мадам Глэдис. Она спросила, как отказ от встречи может повредить ей лично, и я не мог ей ответить, поскольку это вне пределов Трех Законов.

– Ты дал прекрасный ответ, друг Жискар. Вред, нанесенный памяти партнера Илии, должен глубоко воздействовать на мадам Глэдис.

– Это был лучший ответ в пределах Трех Законов, но не лучший из возможных.

– А какой был бы лучшим?

– Не знаю, потому что не могу выразить это словами или даже концепциями, пока я связан Законами.

– Но за пределами Законов ничего нет, – возразил Дэниел.

– Будь я человеком, – сказал Жискар, – я видел бы дальше Законов. Я думаю, друг Дэниел, что ты больше меня способен видеть дальше. Да, я давно считаю, что хоть ты и робот, ты думаешь удивительно похоже на человека.

– Это неправильно, – медленно и как бы с болью сказал Дэниел. – Ты так полагаешь, потому что можешь смотреть и человеческие мозги. Это вредит тебе и, в конце концов, может тебя разрушить. Мне тяжело об этом думать. Если ты можешь удержаться от лишнего заглядывания в мозги – удержись.

Жискар отвернулся.

– Не могу. И не хочу. Я жалею, что из-за Трех Законов могу сделать так мало. Я не могу пробиваться достаточно глубоко – из-за боязни нанести вред. Я не могу влиять достаточно прямо – из-за боязни нанести вред.

– Но ты сильно повлиял на мадам Глэдис.

– Нет. Я мог бы изменить ее мысли и заставить ее согласиться на встречу без всяких вопросов, но человеческий мозг так сложен, что я могу рискнуть лишь на очень немногое. Почти любое изменение, которое я вношу, может вызвать дополнительные изменения, в природе которых я не уверен, и они могут повредить мозгу.

– Но ты что-то сделал мадам Глэдис.

– В сущности, нет. Слово «верить» действует на нее и делает ее более сговорчивой. Я давно заметил этот факт, но употребляю это слово с величайшей осторожностью, чтобы оно не ослабело от частого употребления. Меня озадачивает этот факт, но доискаться до решения я не в силах.

– Три Закона не позволяют?

– Да. Три Закона везде стоят на моем пути, и именно поэтому я не могу модифицировать их. Но я чувствую, что обязан изменить их, потому что ощущаю наступление катастрофы.

– Я не знаю ее природы.

– Она включает в себя растущую вражду между Авророй и Землей, но как это разовьется в действительности, я не могу сказать.

– Но ведь ее может и не быть?

– Я так не думаю. Я ощущаю вокруг некоторых аврорских чиновников, с которыми сталкиваюсь, ауру катастрофы – ожидание триумфа. Не могу описать это более точно, потому что не проникал глубоко – Три Закона не позволяют. Это вторая причина, почему встреча с Мандамусом должно состояться: это даст мне возможность изучить его мозг.

– Но если ты н е сможешь изучить его достаточно эффективно?

Хотя голос Жискара не мог выражать эмоций в человеческом смысле, в словах его было заметно отчаяние.

– Тогда мы будем беспомощны. Я могу лишь следовать Трем Законам. Что мне еще остается, друг Дэниел?

Дэниел тихо и уныло ответил:

– Ничего не остается.

В 08:15 Глэдис вышла в свою гостиную, надеясь, что заставила Мандамуса ждать. Она тщательно позаботилась о своей внешности и впервые за долгие годы расстроилась из-за седины: надо было последовать общей аврорской практике окраски волос. Выглядеть елико возможно молодой и привлекательной – это значит поставить фаворита Амадейро в невыгодное положение.

Она мысленно готовилась к тому, что вид его ей не понравится. Не хотелось думать, что он, возможно, молод и привлекателен, что его жизнерадостное лицо засияет улыбкой при ее появлении, что он может против ее воли понравиться ей.

Увидев его, она успокоилась. Он действительно был молод, ему, видимо не было и пятидесяти, но это его не красило. Он был высок, но очень тощ и казался долговязым. Волосы его были слишком темны для аврорца, глаза тускло-ореховые, лицо слишком длинное, губы слишком тонкие, рот слишком широк, а чопорное, без проблесков юмора выражение лица окончательно лишило его молодости.

Глэдис тут же вспомнила исторические романы, какими увлекалась на Авроре (все они неизменно рассказывали о примитивной Земле, что было довольно странно для мира, ненавидевшего землян), и подумала: вот изображение пуританина.

Она чувствовала себя утешенной и почти улыбалась. Пуритане обычно изображались злодеями и, был ли этот Мандамус злодеем или нет, он вполне подходил для этой роли.

Но голос его разочаровал Глэдис: он был мягким и заметно музыкальным (чтобы поддерживать стереотип, он должен был быть гнусавым).

Мандамус сказал:

– Миссис Гремионис?

Она снисходительно улыбнулась и махнула рукой.

– Доктор Мандамус, пожалуйста, называйте меня Глэдис. Меня все так зовут.

– Я знаю, что вы пользуетесь личным именем в профессиональном…

– Я пользуюсь им во всех случаях. А брак мой был расторгнут по обоюдному согласию несколько десятилетий назад.