Виталий Забирко - Мародер

И тогда я наконец осмелился посмотреть ей в глаза. Чистые, глубокие, распахнутые передо мной так, чтобы я смог увидеть всю ее душу. Без остатка.

Я не выдержал такой откровенности и отвел взгляд. К этому я еще был не готов, а времени уже не оставалось.

– Почему с нами так…

– Потому, что есть такое слово, как предопределенность. Иначе было нельзя. Иначе все возвратилось бы на круги своя, и этот мир остался бы прежним. Таким, каким его знаешь ты.

Сейчас я был согласен, чтобы он остался таким, как был, но ничего поделать не мог. Не в моих силах противостоять предопределенности.

– Неужели… Неужели у нас нет никаких шансов? – сипло, пересохшим горлом, спросил я.

Злата помолчала, посмотрела на камешек в своей ладони, зябко повела плечами.

– Не знаю… – прошептала она, не поднимая глаз. – Я задавала этот вопрос, но мне не ответили. С этого момента нам не положено знать будущее… Но теперь мы вправе поступать как угодно. Все в наших руках…

Она продолжала отрешенно смотреть на бриллиант на ладони, и я вдруг понял, что она не верит в свои руки. И тогда я вспомнил, что говорил о бриллианте Иван-«небожитель». «В будущем пригодится…» Неужели именно это будущее он имел в виду? Мне хотелось другого будущего. Страстно хотелось. И в словах Ивана-«небожителя» для меня забрезжила надежда.

– Спрячь камень, – попросил я.

– Зачем? – равнодушно поинтересовалась Злата.

– Я прошу, спрячь.

Очень не хотелось, чтобы забрезжившая надежда оказалась беспочвенной.

Злата вздохнула, сунула бриллиант в кармашек куртки, застегнула пуговицу. Тлеющий огонек надежды разгорелся сильнее. Пусть у нас будет будущее… Пусть!

– Быть может, нам удастся спастись… – пробормотал я. – Я видел фотографию этого острова после цунами… Волна сметет с острова все, кроме балкона на сваях. Это наш единственный шанс.

– Да, – легко согласилась Злата, и я понял, что она мне не верит. Думает, утешаю…

Я сам себе не верил. Неизвестно, какой высоты и силы будет вал, – на фотографии на покосившемся на трех сваях балконе от перил и следов не осталось. Оставалось только надеяться.

Эх, был бы у меня сейчас вариатор, и если бы можно было просмотреть возможные варианты события… Я представил экран вариатора и содрогнулся. То, что я увидел, было жутью, вселенской жутью, по сравнению с которой цунами ничто. Хуже смерти.

– По-твоему, за нами сейчас наблюдают? – глухо поинтересовался я.

– Служба Контроля Времени? Да.

– И… если… нам… удастся…

– Да. Мы не просто местные, а местные, которые ЗНАЮТ.

– И поэтому будем находиться под неусыпным надзором, как неандертальцы в Благословенных Временах, Когда Луны Еще Не Было… – с тоской прошептал я.

– Не надо так, – успокаивающе сказала Злата. – Если мы уцелеем, все будет хорошо.

Она положила ладонь на мою руку и пожала. Но легче не стало. Быть может, нам повезет и удастся спастись, удержавшись на настиле веранды, когда накатит цунами. Шанс был, но, если судьба уготовила мне долгую жизнь, я понимал одно: никогда мне не избавиться от видения, что моя новая, непредсказуемая жизнь будет отражаться на экране вариатора и за ней будут неусыпно наблюдать, зная с точностью до слова, шага, гримасы на лице, что я сделаю в следующий момент: что скажу, куда пойду, как буду реагировать на обстоятельства. То, что для меня должно стать неопределенностью, этот кто-то будет воспринимать как неукоснительную закономерность, и от понимания, что на самом деле в моей жизни все давным-давно ОТМЕРЕНО, ВЗВЕШЕНО, ПРЕДОПРЕДЕЛЕНО, в душе разливалась безмерная тоска. И эта тоска будет преследовать меня до скончания века.

Равномерный шелест тихого прибоя сменился нарастающим, как глубокий вдох, шорохом, и океан начал вначале медленно, а затем с возрастающей скоростью отступать, все глубже и глубже обнажая литоральные отложения…