Андрей Марченко - Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых

Но, может, это и к лучшему.

В договоренное время от буковой рощи двинулась процессия. В окружении автоматчиков шел гауптман – в спортивных трусах, кедах и майке с имперским орлом. В боксерских перчатках. Сзади шлейфом двигались солдаты с оружием, мелькнула офицерская фуражка. Ясно, зрители. Все, кто был не занят по службе, направились поглазеть на состязание. Но и группа поддержки одновременно, если понадобится, то и огнем поддержат. И пулеметы в гнездах наверняка нацелены на ринг.

Саблин надел свой бывалый, вылинявший от пота и солнца тренировочный комплект, старенькие кеды взял у чехов и сейчас видом своим явно проигрывал крепкому, статному немцу. Ладно, не на свадьбу собрались…

Процессия приблизилась. Гауптман отделился от толпы, вместе с ним пошли двое: атлетически сложенный мужчина в спортивном костюме и унтер-офицер в форме, но без оружия. Секундант и рефери, понял Саблин. Он искоса глянул на своего секунданта Урядникова. Прапорщик знал толк в боксе, мог в нужный момент поддержать и подсказать. Но одеться попристойнее не догадался, рохля, толкался рядом в выцветшей гимнастерке и замурзанных галифе. Ну да пусть его, сказано же – не на свадьбу.

Немцы подошли.

– Мой секундант, – представил гауптман, – фельдфебель Рунге. Рефери в ринге – унтер-офицер Гросс. Меня зовут Карл Дитмар. Наши условия: бьемся до нокаута. Раунды по три минуты, количество раундов не ограничивается. Количество нокдаунов не учитывается.

Да, «ганс», который Карл, крепко тебя зацепило в тридцать четвертом, подумал Саблин. Но вслух сказал:

– Я гвардии поручик российской армии Иван Саблин. Мой секундант прапорщик Анисим Урядников. Условия приняты. Прошу. – И указал на ринг, на тот его угол, где к столбу была привязана красная ленточка. Дань уважения.

Сам поднялся в угол с синей ленточкой. Нырнул под канаты. Продышался, оглянулся.

С одной стороны помоста столпились немцы, с другой – сгрудились чешские пограничники. Из гренадеров если кто и крутится пока в поле зрения, так и те скоро пропадут. Подпрапорщик Карамзин замер у подвешенного рельса с секундомером в руке.

Унтер, исполнявший роль рефери, вышел в центр ринга. Ахтунг! Он поднял руки, посматривая на боксеров. Карамзин ударил в рельс – гонг!

– Бокс! – крикнул унтер и свел руки.

Бойцы двинулись навстречу друг другу.

Да, тевтон стал сильнее, это Саблин почувствовал сразу. И опытнее стал после давней той встречи, и расчетливее. С дурочки не лез, держал дистанцию, и на этой средней, удобной для него дистанции выбрасывал вроде несильные, но точные и жесткие удары левой рукой. Американцы называют их «джебами».

А за «джебами» держал наготове правую руку. Правая у него сильная, это Саблин помнил. Но и возвращает он ее после удара не сразу – это поручик помнил тоже. Вот только нокаутировать тевтона сегодня в планы Саблина не входило…

Первый раунд бойцы кружили по рингу, присматривались. Гонг. Во втором опять примеривались, пробовали короткие наскоки, малые серии и одиночные удары. Гонг. Урядников в перерывах заботливо поливал голову Саблина водой, растирал набрякшие от ударов подглазья и лоб. А поручик всматривался в пространство за рингом и видел – количество зрителей с немецкой стороны постепенно прибывает. Даже от кустов перед рощей выглядывали любопытные физиономии солдат в касках. Это хорошо, на это вся надежда.

В третьем раунде немец попал, да так, что Саблин чуть не рухнул на настил. Чудом удержался на вмиг ослабевших, подогнувшихся ногах, вошел в клинч. Провисел на немце до спасительного гонга. Но за минуту отдыха восстановился. Вот только было это лишь началом.

С четвертого раунда Саблин начал продуманно подставляться. Неявно, умело, он позволял бить себя больше и больше. Уходил в углы, прижимался к канатам и принимал град ударов – на плечи, руки, в голову, по корпусу. Иногда изворачивался и слегка отрезвлял тевтона сильным боковым или прямым ударом, и вновь уходил в глухую защиту. Давал противнику набрать раж.

Зрители, поначалу молча наблюдавшие бой, теперь непрерывно свистели и кричали: по-немецки и по-чешски, смачными местными и постными германскими ругательствами, одобрительными и возмущенными возгласами подстегивая боксеров. Глаза Саблина заплывали, но и через щели набухших век он различал – немцы выбираются из леса. Кто-то бегом присоединялся к толпе у ринга, кто-то наблюдал бой от кустов, опасаясь командиров, но любопытство и азарт побеждали, и количество зрителей увеличивалось.

«Эй, Фридрих! Там господин гауптман делает фарш из этого русского!» – такие, наверное, возгласы слышались в расположении немецкой роты. И очередной «франц», «густав» или «пауль» не выдерживал: отрывался от письма домой, бросал ковыряться в двигателе «хорьха», а кто-то, чего греха таить, и оставлял пост. Ненадолго и недалеко – лишь глянуть одним глазком – но оставлял.

Пятый, шестой, седьмой раунды! – гонг, гонг, гонг! – вновь на ринге! Восьмой!

Саблин чувствовал, как тают силы. Не та подготовка, не тот кураж! Теперь подставляться уже не было необходимости – все происходило естественным путем. Карл неутомимо, как машина, обрабатывал голову и корпус, бил жестко и умело. Вот прилетел незаметный хук справа, и настил ринга больно ударил по избитому лицу и груди.

«Айн!.. Цвай!.. Драй!..» – отсчитывал немецкий унтер, склоняясь над русским поручиком, и отмахивал счет рукой.

Саблин встал, цепляясь за канаты. Он уже не смотрел за ринг, он вообще уже плохо различал что-либо вокруг, но прозвучало «Бокс!», и он вновь поднял перчатки к лицу.

Гонг!

За три минуты девятого раунда он еще дважды побывал на настиле. Губы превратились в кровоточащие лепешки, левый глаз заплыл почти полностью. Лицо превратилось в уродливую маску. Саблин стоял из последних сил – ноги еле держали.

Капитан обещал – до обеда! – стучало в мозгу вместе с током крови. Когда же, сколько времени прошло?! Ведь должен же быть какой-то знак! Что-то должно произойти!..

– Это… ваш-бродь… – горячечно шептал в перерыве Урядников. – Давайте я его из нагана, да и дело с концом! А? Сколько ж можно-то!..

– Не сметь! – хрипел поручик. – Они… первые… должны… Не сметь…

Гонг – и он шагнул в ринг.

Но всему бывает конец. От кустов, неразборчиво выкрикивая и размахивая бумажкой, бежал немецкий связист. «Герр гауптман!.. Герр гауптман!..» – только и мог разобрать Саблин.

В глазах плыло. Человек в сером мундире бежал наклонно к горизонту. Карл Дитмар прекратил боксировать, поднял руку, обернулся на крик. Обернулся и секундант фельдфебель Рунге, и рефери в ринге унтер-офицер Гросс. А Саблин тяжело повис на канатах.

– Герр гауптман, радиограмма! – Связист протискивался сквозь ряды зрителей, те расступались неохотно.