Олег Дивов - Леди не движется – 2

– Как ты и предположил, я слышал твое выступление, – внезапно сказал Август. – Не все, я толком не прислушивался. Внесу кое-какие уточнения. Меня не обручали в младенчестве. Если ты забыл, Джоан сильно моложе меня, и, когда она родилась, я был уже чрезвычайно самостоятельным подростком со своим мнением по любому вопросу. Дедушка Скотт, конечно, очень хочет этого брака. Точно так же, как он хотел брака своей дочери с Виктором Гамильтоном. Причина – Таркс. Скотт до сих пор не может простить пращурам их беспечности, из-за которой Таркс оказался у Гамильтонов. Маккинби ведь первые высадились на той планете. Но она показалась некрасивой, и они уступили ее Гамильтонам. Позже выяснилось, что Таркс – сокровище, но кусать локти было поздно. Ровно та же история приключилась с Калипсо, титульной планетой Энстона. А Скотт не акула, нет. Он своеобразный коллекционер. Предмет его страсти – планеты. Но идея заполучить Таркс через брак не встречает одобрения ни у кого из нашей семьи. Точно так же Скотт не вмешивался в мои отношения с Кэрол. У него не было возможности. К тому же, когда я собрался разводиться, он как раз созрел принять Кэрол в семью.

– Хочешь сказать, он и Деллу принял бы?

Август даже не поморщился.

– Макс, ты застрял в рамках своей парадигмы, а она узка и тесна. Я не скрываю, что хочу заполучить кое-что в собственность. Но путей для решения задачи много больше, чем тебе кажется. Самый простой из них – совладение. У меня есть кое-какие права, у Криса тоже. Цели у нас одинаковые, противоречий и жизненных конфликтов нет. Мы можем позволить себе договор о совместном управлении собственностью. В этом случае у нас двоих повышаются шансы на исполнение мечты. У меня достаточно средств, чтобы поднять машину, но маловато моральных прав ею владеть. Думаю, что спустя несколько лет Крис поймет, насколько обременительно владеть подобным экспонатом, и уступит мне свою долю. Но за такую сделку меня не осудит уже никто. Я не отобрал у Слоников их реликвию, не вынудил продать свою историю ради покровительства. Более того, возможен и такой вариант, при котором после моей смерти машина вернется к Слоникам – я сомневаюсь, что у меня будут потомки, а если и будут, то вряд ли они разделят мои увлечения. Им не понадобится машина.

– Но на мой вопрос ты так и не ответил.

– Не обязан, – парировал Август.

– О, конечно! – Макс нехорошо засмеялся. – Ничуть не сомневался, что ты ответишь именно так. Становишься предсказуемым, Маккинби!

– Очень легко предсказать реакцию, когда она – единственно адекватная. Ты напоминаешь мне того студента, который пришел на экзамен неподготовленным и сказал товарищу: вот увидишь, этот проф меня завалит. А когда профессор так и поступил, студент заметил: вы предсказуемы, я товарищам еще час назад пообещал, что вы поступите именно так.

Август потушил окурок и тут же закурил следующую сигарету. Я следила за ним с тревогой. Макс поверил, что Август регулярно покуривает, но я-то знала, что нет!

– Слушай, – зашипел Макс, подавшись вперед, – я же тебя насквозь вижу. Все, что ты там себе думаешь, для меня – открытая книга. Ты мечтаешь приковать Деллу к кровати и оторваться по полной программе. И те наручники ты нарочно оставил на виду, чтобы возбудить!

Я разрывалась между двумя желаниями: закрыть лицо ладонями и прибить Макса. Не насмерть, а чтобы заткнулся хотя бы на время.

– Какие наручники? – не понял Август.

Я рассказала, как утром поддела Макса. Август посмотрел с упреком – сначала на меня, потом на него.

– Макс, Делла пошутила.

– А-а, и ты на самом деле трахаешься в пижаме?

– Нет. Просто давно не использую наручники. Грубое удовольствие, хорошо только в подростковом возрасте. Для взрослых людей существуют куда более утонченные радости. Тот же бандаж. Правда, если наручники доступны даже неумелым подросткам, то связывать женщину все-таки надо уметь.

Макс застыл с раскрытым ртом.

– Что? – спросил Август. – Макс, я же учился в классической школе. А потом – на гуманитарном факультете. Я ведь не с военного, где только мечтаешь посмотреть на женщин по выходным, о большем никто не загадывает. Я с историко-архивного. И всем тем, о чем ты с замиранием сердца только думаешь в свои тридцать восемь, я в восемнадцать уже пресытился. А ты до сих пор ведешься на детские шутки! Я подозреваю, что ты не только поступал девственником – ты и закончил университет, ни разу не попробовав женщину.

Макс побагровел. Я забеспокоилась: Август явно перегибал палку, как бы чего не вышло.

– Вот что, Маккинби, убирайся, – приказал Макс. – Чтоб духу твоего через минуту тут не было!

В горле у него клокотало, он побледнел, и эта его бледность заставила меня подобраться: такая метаморфоза случалась с ним раньше, в период нашего брака. За бледностью обычно следовала вспышка неуправляемой ярости. Потом, после операции, когда Максу удалили опухоль, вспышки прекратились. И вот этой зеленоватой волны, мгновенно заливавшей его лицо, я уже давно не видела.

Опять? Рецидив?

– Не вопрос, – спокойно и даже удовлетворенно ответил Август. – Нам и в самом деле пора. Делла, мы уходим.

– Один!!! – прорычал Макс.

Ага, уйдет Август один, держи карман шире. Да и у меня не было ни малейшего желания задерживаться. Я встала, одновременно со мной вскочил Макс. Глаза у него стали бешеными, руки сжались в кулаки.

– Ты никуда не пойдешь!

– Макс! – вдруг рявкнул Август, да так, что я застыла.

Макс дернулся, обернулся. Август по-прежнему сидел, а на правой его ладони покоилась пепельница. Та самая, тяжеленная керамическая пепельница.

– Замри, – велел Август Максу. – Двинешься – эта штука прилетит тебе в голову.

Макс опешил. Но возмущаться не спешил. Покосился на меня, снова перевел взгляд на Августа. Август не шутил.

У него никогда не было чувства юмора.

– Делла, – сказал Август, – решай сама, пойдешь или останешься. Я посоветовал бы уйти. Думаю, Бергу нужно несколько часов, чтобы снова сделаться вменяемым. Сейчас он опасен.

Как будто я сама не понимаю! Я молча сходила в спальню, принесла наши с Августом сумки. В гостиной ничего не переменилось: Макс стоял на том же месте, Август сидел с пепельницей. Я проверила, не забыли ли мы чего, и вышла из номера.

Август догнал меня у лифтов. Выглядел он плохо, и резкий табачный запах определенно портил его. В лифте он рванул застежку на горле, как будто ему стало душно, и закашлялся. Ну вот, я же говорила – не надо было ему курить.

Мы взяли автоматическое такси с парковки отеля. Август тяжело плюхнулся в салон, страдальчески прикрыл глаза. Лоб его увлажнился, а щеки посерели.

– Худо? – сочувственно уточнила я.

Он кивнул. Помолчал и добавил: