Лариса Петровичева - Следы на воде

— Выставляет, наверно, в Интернете?

— Где ж еще… Он только начинает.

Солнышко припекало аки в каком-нибудь Каире. Дивное, дивное лето… Я наконец стянул пиджак и, закинув его за спину, поинтересовался:

— А мороженое и сок — это тоже невкусно?

И тут она взглянула так, что я похолодел, несмотря на всю эту жару. В огромных карих с прозеленью глазах была такая усталость, такое опустошение… боль выжженного до минерального слоя поля.

Девочка… кто же это с тобой сделал..?

— Извините, — проговорила Анна так, словно речь давалась ей с трудом. Словно она только что исцелилась от немоты. — Вы просто очень похожи на одного моего знакомого.

Она зажмурилась и покачала головой.

— Очень похожи…

И тогда меня ударило снова. Лето, жара, июль, Анна — все внезапно потеряло цвет, а потом смялось: так ребенок одним движением сминает в горсти пластилиновую фигурку. Я ощутил мгновенный, пронизывающий холод и свалился вниз, в антрацитовый мрак.

Каширин Кирилл Александрович, двадцать шесть лет, сотрудник следственного отдела при епархии…

Да, верно… это я. Черт, больно-то как.

Капельницу, и внутримышечно. Вы родственница?

Ингу, что ли принесло? Иди-ка ты, милая моя, отсюда на… Без тебя тошно. Тошно… Отпуск, называется.

Держите его руку, вот так.

Холодно. Ешкин дрын, как же холодно. Как тогда, когда я на Крещение в прорубь нырял. Серапиону, сволочи мордастой, хоть бы хны, а у меня ангина. Одеяло бы…

Я не знаю, как это получилось. Он умрет?

Нет, Совершенный. Но вам нужно быть осторожней со спонтанными выбросами силы.

Он так похож на Дэна…

Это правильно. Умирать я пока не собираюсь.

Послушайте, Совершенный… Я полагаю, ваш новый знакомый — визионер.

Отдохнул, мать вашу.

… Я пришел в себя на следующее утро, бодрый, деятельный и зверски голодный. Не открывая глаз, по одному запаху лекарств, пота, немытых тел, я определил, что нахожусь в больнице. Как все серьезно, братцы. Ныла в локтевом сгибе правая рука, видимо, из-за капельницы, но боль и холод ушли, спасибо и на этом. Да, угостил, называется девушку мороженым.

Анна дремала на стульчике рядом, держа меня за руку. В сером утреннем свете ее личико выглядело усталым и изможденным, украшенное, ко всему прочему, еще и размазанной подводкой. Что же, она тут всю ночь просидела, следя, чтоб я по буйному делу капельницу не вырвал?

Я шевельнул затекшей за ночь рукой, и Анна встрепенулась.

— Ой… А где…

— Мы в больнице, — проговорил я. Ладно, не будем скромничать: прохрипел с оттяжкой в сипение. — Интересно начинается… наше знакомство, правда?

Помедлив, Анна выпустила мою руку и энергично потерла лицо, размазывая тушь еще сильнее. Я огляделся. Стандартно обшарпанная палата на шесть коек, три пустуют, на занятых неопрятного вида дедки, свидетели и активные участники первой русской революции. Окна зарешечены и покрашены жизнерадостной белой краской.

— Это что, Симаковская больница?

— Первая медсанчасть, неврология, — промолвила Анна. — Кирилл, у вас… спазм сосудов. Подозрение на инсульт.

Я через силу усмехнулся.

— Перегрелся… А вы тут всю ночь со мной возились?

Анна покраснела. Наверно и утку мне подавала, в связи с вечной нехваткой медицинского обслуживающего персонала.

Неловко-то как. Второй раз в жизни неловко.

— Вы всегда такой официальный? — Анна как-то жалко улыбнулась.

Да уж. Какие теперь могут быть «вы»… Утка очень соединяет, не правда ли?

— Анна, — я постарался, чтобы мой хрип-сип прозвучал помягче, — иди домой. Родители, поди, места себе не находят. А за мной проследят.

Она помолчала, а потом сказала, старательно глядя в сторону:

— А у меня нет родителей, Кирилл. Я сирота.

Вот и все. Усталость и обреченное спокойствие. Помнится, я говорил о своем сиротстве с этакой радостно-истеричной бравадой: s'ect voila Каширин, и шли бы вы все подальше. Дурак, не убавить, не прибавить.

— Я тоже.

Некоторое время мы не разговаривали. У меня в голове крутилась мысль: и в этом похожи. И ощущение чего-то странного и в высшей мере неприятного росло и крепло, уверяя: больница, дружище, это еще цветочки. Что ты будешь делать…

— Анна…, - слово из темноты само выпрыгнуло на язык, — что такое визионер?

Теперь она посмотрела на меня даже не со страхом — с паническим животным ужасом.

Из больницы я вышел через две недели, пройдя все положенные прелести в виде капельниц, томограмм, горстей таблеток всех цветов и размеров, и с крайне невнятным диагнозом «подозрение на микроинсульт». Лечащий врач, кореец с очень хитрым лицом и веселой фамилией Фуй, ничего толкового мне не сказал, посоветовав не перерабатывать, больше гулять и пить витамины, и я убедился, что он и сам не в курсе, что же такое хлопнуло по пациенту-бедолаге. Справки и бумаги я вручил Серапиону, и со спокойной совестью ушел догуливать отпуск.

Но лето было безнадежно испорчено.

Поначалу я еще пытался все поправить. Ходил в кино и в парк гулять, пил запрещенное врачом вино, вкусно кушал в любимой забегаловке и даже пару раз звонил по старой памяти Анжелике, которая, учуяв, видимо, мое романтическое настроение, к телефону не подходила, прячась за матушкой, коя вежливо рекомендовала забыть данный номер.

Потом мне стало скучно. Настолько, что я отбил Серапиону sms с вопросом, ходят ли духи в туалет. Серапион, естественно не счел нужным отвечать идиоту; я же основательно загрустил.

Анна исчезла спустя десять секунд после вопроса о визионере. Вскочила и выбежала из палаты, прошептав что-то вроде «я не могу, не могу…» через несколько дней — поздно спохватившись — я обнаружил и пропажу телефона с кошельком; медбрат Андрюшенька с архичестной физиономией уверял меня, что «девчонка та, чернявая, увела», но я почему-то знал: он сам и подтибрил плохо лежавшее.

Тем не менее, Анна исчезла. Покопавшись в словарях, я обнаружил гнездо слова «визионер» с пояснением «в литературе: писатель, в подробностях создающий вымышленный мир, напр. Дж. Р.Р.Толкиен, Г.Лавкрафт». Писательское ремесло я забросил в восемнадцать лет, когда понял, что бездарен в поэзии и решил не срамиться. При чем тут визионерство? И что ее, Анну, так напугало?

На третий день выхода из больницы я впервые за год сделал уборку и убедился, что отпуск отравлен. Во многом этому способствовали соседские ребятишки, которые, как нанятые, ржали и тыкали пальцем в меня, относящего на помойку елку. Естественного в этой ситуации вопроса «Кирилл Александрович, вы рехнулись?» я не дождался, но легче от этого не стало. Ну не люблю выбрасывать елку, до слез не люблю… Вернувшись в чисто прибранную квартиру, я окинул помещение недовольным взглядом — все, как при женушке, чтоб ее — и сел за компьютер.