Андрей Фролов - Пасынки безмолвия

А затем маховик мыслей завертелся все быстрее и быстрее, стряхивая пары алкоголя, словно парень и не пил. Сумбурно, наперебой, сбивчиво, но предположения различной степени бредовости все же закружились в сознании.

Он встал со стула, встряхнувшись бродячим псом. Конечности слушались плохо, будто отлежал и руки, и ноги. Но он не позволил себе сесть обратно. Глядел на часы и думал о своем…

Чаще всего получившие «морковку» сдавались. Безропотно возвращались домой или шли в парк, где, завершив мирские дела, предавались размышлениям и ожидали парниковых, пришедших по их душу.

Чуть реже пытались бежать. Пару раз, говорят, даже за пределы Циферблата, хотя такая судьба не лучше пули в лоб. Другие терялись в городе, делая «награждение» таким, каким его хотели видеть нелюди из «стекляшек». Азартным, наполненным погонями и даже перестрелками. Иногда затянутым на несколько дней. Реже – недель.

Несколько раз – и тут незнакомый мужчина с историей про желтобрюхого не врал – проигравшие кончали с собой. Выпивали яд или бросались с крыши, а если позволяли возможности, то стрелялись. Что-то поговаривали про тех, кто пытался за деньги заручиться поддержкой бандитов. Но когда тех автоматически записывали в пособники, улицы краснели от крови: с оснащением ловчих не могли тягаться даже силы Местной Самообороны, носящие форменные черно-желтые бронежилеты.

Было и так, что в пособники уходили добровольно.

Сорока слышал легенду, что года четыре назад парниковые «наградили» совсем молодую пару. Вытянул «морковку» он, а она отказалась его бросать даже на смертном одре. Когда милков нашли, пара перегрузилась наркотой и занималась любовью в тесной комнате старого общежития. Тогда изрешетили обоих, сплетенных в единое последнее целое. Говорят, корпоративные псы из Девяти Куполов были особенно счастливы настолько романтичным стечением обстоятельств.

Некоторые пробовали сдаваться. Вступать в переговоры. Умолять.

Про таких потом вспоминали не очень хорошо, ибо весь город знает: если ты участвуешь в Лотерее, будь готов и к деньгам, и к расплате. Парниковые, естественно, слушать не желали. Они вообще не умели слушать, эти выродки из сверкающих небоскребов, результат древнего дурацкого эксперимента по возведению человека на новую ступень эволюционного развития. Просто расстреливали бедолаг. Иногда резали – все зависело от конкретного характера того, кто возглавлял «награждение».

Еще шептали, что где-то на Циферблате существует мифическое сопротивление парниковым и их беспощадно-щедрой игре. Круг Противодействия, дескать, так они себя именуют. Хотя кто в точности именует и перед кем именует, было неясно: за годы игр подпольщики не спасли ни одной жизни и ни разу не проявили себя активными действиями. Впрочем, если над целым городом нависает беда, пусть даже добровольная, люди обязательно придумают сказочного защитника, так уж устроена натура…

– Пашка? – позвали его слева.

Сорока затравленно обернулся, чуть не надув в штаны.

Пришли! Так быстро?! Быть того не может… Но в железном контейнере, переделанном под магазин, не было никого. Так кто же тогда окликал? И кто на всем белом свете, кроме желтопузых и корпоративных убийц, знает, что его зовут именно Павлом?

– Пашка, сынок? – негромко позвали справа.

Он снова метнулся в сторону, чуть не опрокинув прилавок.

Несколько местных торговцев, направлявшихся к бедолаге выразить соболезнование, испуганно замерли на месте. Поспешно сменили курс. Потому что какой-то процент «победителей» при звуках своей фамилии, произнесенной на награждении «билетом», терял рассудок. А что может выкинуть безумец, торгующий пистолетами? Лучше не проверять. За ним сегодня приедут, а людям тут еще жить и бороться за пропитание…

– Да не кипишуй ты, балда, – попросил все тот же голос, и Сорока, к собственному ужасу, вдруг узнал в нем родного отца.

Не того небритого строителя бараков, что пришел жить к маме после бегства папашки. А настоящего отца – подарившего ему жизнь два с хвостиком десятка лет назад. И пусть в последний раз слышал его Паша давным-давно, еще когда под стол пешком ходил, успев напрочь позабыть, сейчас ни с чем иным спутать не мог.

Голос этот, что напугало парня не меньше последних новостей по радио, звучал в его голове. Четко, раздельно, до мурашек по коже реалистично.

– Батя? – хрипло выдавил Сорока, заставив еще нескольких сочувствующих разом сделать вид, что шли они вовсе не к лотку Сливоносого.

– Ну точно, балда, – грустно вздохнул отец. – И как я такого олуха родил?

– Ты чего?.. – только и просипел «победитель», не замечая, что говорит вслух.

– Как чего? – удивился тот, невидимый и неслышимый ни для кого, кроме родного сына. – Помочь хочу… Или ты решил сдаться?

Сорока замолчал.

Глотнул гадко-теплого бодряка, расплескав на грудь. Закусил губу, не замечая, с какой досадой и тревогой разглядывает его сутулый из ларька напротив. Пройдет пара часов, и этот человечек со взглядом, полным печали за судьбу незнакомца, одним из первых укажет молчунам, куда направился приговоренный. Лишь бы отвадить подальше и побыстрее. Лишь бы жизнь шла своим чередом, а над рынком не свистели дурные пули…

– Так что, балбес, слушать будешь? – осведомился папаша, когда Сорока перестал нервно хрустеть пальцами и замер. – Оглянись-ка.

Медленно, словно во сне, Сорока осмотрел ларек Сливоносого Вардана.

Печка, прилавок, коробки с лежалым товаром, стул и даже короткий топчан в глубине. Пачка лапши, мешочек с заменителем соли, несколько грязных ложек в уголке, который парень привык считать кухонным.

– Вот же утырок! – Отец недовольно повысил голос. – На прилавок смотри! Верно тот мужик сказал, на патронах же сидишь! Хотя, если лапки кверху поднять собрался, я тебе не советчик… Ага, осознал?

Последний вопрос батя задал, когда взгляд Сороки упал на вереницу пистолетов, тонкой цепью прикованных к прилавку сквозь скобы спусковых крючков. Затем – на коробки с патронами. На аптечки, принесенные Сливоносым целую вечность назад.

– Ну а дальше сам решай, сынок, – уже добрее, по-настоящему любя и без раздражения, произнес родитель. – Но сдаваться этим тварям не смей. Не той породы Сорокины. Согласен?

И пропал. Как не бывало.

Сорока, на всякий случай еще раз обернувшись, повторно осмотрел пустой ларек.

С крыш рифленых железных контейнеров за ним наблюдал один из боевиков Тугого. Смотрел с интересом и любопытством, как на пережеванного тележными колесами енота. Сам подохнет или придется помогать?

– Батя? – одними губами спросил Сорока, уже догадываясь, что ему никто не ответит.

Он не верил в призраков.