Михаил Белозеров - Улыбка льва

Не то, не то, — напоминает Мемнон. — Мечтательность губит не одного тебя. Стоит ли тратить время впустую?

— Совсем недавно Анга устроила ему маленький скандал, — рассказывает Хариса, — из-за того, что он не уступил в споре. Она способна поссориться даже с телефонной трубкой. Иногда она их разбивает о собственную голову.

Кажется, что Хариса абсолютно равнодушна к его мыслям.

И, слава Богу, — говорит Мемнон, — если нет собственных. Умных женщин слишком мало, и они предпочитают держаться в тени.

— И с тех пор он носа не показывает? — спрашивает Леонт, сглатывая слюну и с трудом обходя взглядом мраморную шейку.

— Но из-за этой он точно появится.

Теперь уже и Леонт с любопытством рассматривает зал. Меньше всего его волнует в нем публика.

Хотя…

— Постой… постой… — озадаченно спрашивает он, — кто, ты говоришь, эта женщина?

Что-то в его интонации настораживает Харису. Она отрывается от шторы и бросает на него взгляд, полный удивления и тревоги. Конечно, ей тоже хочется иметь что-то взамен своей душевной невинности.

— Кажется… — произносит растерянно Леонт, — я ее хорошо знаю. Было бы неучтиво торчать здесь. Извини.

Хариса уступает его с сожалением. Как всякой женщине, ей грустно оставаться в одиночестве даже наедине со своими мыслями, которые не отличаются полной ясностью и для нее самой представляют едва ли доступную загадку.

Если мужчины для достижения своих целей пользуются абсолютно логическими доводами, и довольно часто, это может в конце концов навести на некоторые размышления, например, о форме носика или достаточно ли хорошо сидит на вас костюм, или о вздорности характера; но, может быть, все дело в том, что вы чересчур чопорны и не позволяете даже намека на вольность, а мужчины так недогадливы, что не пробуют взять вашу крепость штурмом.

"Ну их всех, — думает в отчаянии Хариса, — чем я хуже Мариам; в конце концов, я тоже могла бы быть более неразборчивой в мыслях и поступках. Женщины только выигрывают от этого".

Она так расстроена, что не замечает, как рядом с нею появляется мужчина с зеленым лицом.

У него крупный нос и вывернутые толстые губы. Он достаточно высок, чтобы наклониться под весом пиквикского брюшка и поцеловать Харису в шею.

— Какая душистая, — бормочет он, близоруко рассматривая кожу на ее плечах.

— Ах, Гурей! Вечно ты со своими шуточками, — ежится Хариса. От отвращения ее почти передергивает, хотя при всей своей наглости Гурей довольно беспомощен, и сочетание неуверенности с апломбом делают его похожим на побитую собачонку.

— Не огорчайся, крошка, ничего не потеряно, лучше спроси у меня что-нибудь.

Как всегда, у него на лице кислое выражение, а зеленые щечки подрагивают при каждом слове, но теперь в них есть что-то от зазнайства, словно их владелец потенциально способен на подвиг и даже не во имя одной славы.

— А что спросить? — Хариса отрывается от щелочки, в которую следит за Леонтом, и с любопытством разглядывает Гурея.

Этот заплывающий жиром человек, бывший в прошлом звездой первой величины по кличке Зеленый Верзила, играл центровым в университетской команде Квинта, и она даже помнит время, когда ходила на игры с его участием. Но с тех пор прошло столько лет, что сами воспоминания кажутся придуманными.

— Всю жизнь мечтал, чтобы меня полюбила такая женщина…

Еще не окончив фразы, он сбивается под ироническим взглядом.

Хариса ни на мгновение не упускает из поля зрения удаляющегося Леонта.

— Спроси, что у меня в кармане, — уныло просит Гурей.

— Гурей, что у тебя в кармане?

— А в кармане у меня план новой книги! — Он рад, как ребенок, которому показали волшебное зеркальце.

— Ты все еще играешь в эти штучки, — Хариса сразу теряет к нему всякий интерес и возвращается к шторе.

Порой он снимается голым в сомнительных журналах, полных такого натурализма, что они больше напоминают мясную лавку.

Гурей беспомощно переминается позади.

— Что ты! что ты! — уверяет он ее. — Теперь все будет по-иному: я все продумал, отличные идеи, а сюжет!.. Все в наших руках, никакого популизма, и главное — авторы…

Она смотрит на него с сомнением. Чувство юмора изменяет ей.

— Что, авторы? — переспрашивает Хариса.

— Я мечтаю… я мечтаю…

Он так старательно бормочет в ухо, что с его губ летит слюна. Он старается внушить ей то, что носит в себе, как хрустальное яйцо, как мечту — слишком хрупкую, чтобы ее можно было доверять кому попало.

— … о новых шедеврах! — бросает раздраженно Хариса. — Не понимаю!

Она слишком презрительна и скептична. Крылатый ум не посещает ее. Она всегда боится чужого мнения.

— Нет! — пугается ее взгляда Гурей.

Она не верит. Ей хочется спросить: как та швабра, к которой направляется Леонт, спит с таким нудным типом? Но вместо этого спрашивает следующее:

— Не понимаю, как тебе не надоело? — Она кипит от возмущения. Пожалуй, она наперед знает все, что может сказать этот вечный прожектер.

"Я возмущаюсь лишь ситуацией, — вторит она сама себе. — Конечно, одно это только и оправдывает".

— Помню, что когда-то что-то умел. — Губы шмякаются, как сырая глина, складки пористой кожи обвисают, как на трагической маске.

"Надо прекращать пить, — думает он, — вечно меня заносит в крайности".

Хариса явно озадачена. Откровения ей совершенно ни к чему — труднее найти им достойное применение в женском своекорыстии, — чуть позднее, когда наступит срок, когда можно будет приложить их к чему-то конкретному.

— Ты что, белены объелся?

Она груба, но едва ли осознает, словно ей не хватает лености понять свои поступки. Впрочем, она прекрасно знает, что способна любить саму себя только по выходным.

— Главное — верить в свою судьбу. Кто никогда не роняет, ничего не поднимает, — не слушая ее, твердит Гурей. — Такова жизнь, детка. Упавшему всегда надо подать руки… руку…. — Он теряет нить рассуждений, почти тушуется, ищет спасение в смущении.

— М-м-м… — мычит он.

Такое ощущение, что слишком высокопарная и пламенная тирада дается ему с большим трудом — гораздо больше энергии он тратит, чтобы произнести слова в нужной последовательности, словно для него они нанизаны на стержень.

— Поговаривают, что и в семьдесят можно сотворить гениальное…

Голос у него вовсе не уверен, а глаза полны страдания.

— Сомнительные надежды… — Хариса даже не затрудняется развить мысль. Да и способна ли она на нее? Вполне достаточно удовлетворить собственную забывчивость, к чему копаться в непонятном, да еще в мужском? Пусть этим занимаются другие.

— Но мне не хочется ждать!.. — Гордость всплескивает в нем. — Я все время жду, — отваживается он на откровение, — вначале денег, потом удачи, иногда — женщину. Все время откладываю на потом…