Мэри Расселл - Птица малая

— Джордж? Ты починил в клинике насос?

— Черт, совершенно забыл про него! — София узнала голос мистера Эдвардса. — Я займусь им. Он в моем списке.

Зазвенел смех:

— Как и мир во всем мире. Мне нужно, чтобы завтра насос работал.

София постучала. Дверь открыла Энн Эдвардс — белые волосы собраны в небрежный узел, руки по локти в муке.

— О, нет! — воскликнула она. — Не только умные мозги, но и отличный костяк. Надеюсь, у вас ужасный характер, — объявила Энн Эдвардс. — Иначе я потеряю веру в справедливого Бога.

София едва ли знала, что ответить на это, но Джордж Эдвардс крикнул из кухни:

— Не позволяйте ей дурачить себя. В справедливого Бога она перестала верить, когда Кливленд продул чемпионат мира в прошлом году. Единственный раз, когда Энн молилась, — это при девятой подаче.

— И в ночь перед президентскими выборами, хотя от этого было мало проку. Бог — республиканец из Техаса, — объявила Энн, проводя Софию в гостиную. — Идите на кухню и составьте нам компанию. Обед почти готов. Цветы чудесны, дорогая, и вы тоже.

Они миновали гостиную — симпатичный кавардак из книг, акварелей, эстампов, с разномастной, но удобной на вид мебелью и очень недурным турецким ковром. Заметив, что София озирается, Энн удрученно махнула на комнату руками, испачканными мукой.

— Мы здесь всего год. Я продолжаю считать, что в этом доме нужно навести порядок, но постоянно не хватает времени. Ну, может, когда-нибудь.

— Мне очень нравится, как сейчас, — честно сказала София. — Это такое место, где можно заснуть на диване.

— Ну разве вы не великолепны! — в восторге вскричала Энн — в точности, как это нередко делал Эмилио. — Боже, София, ведь так куда приятней, чем считать это обычным бедламом!

Они вошли в кухню, присоединившись к Джорджу. Тот направил Софию к тому, что Энн назвала Стулом Надоеды, и вручил стакан вина, которое она пила маленькими глотками, пока Джордж резал овощи для салата, а Энн занималась мучным блюдом.

— Джордж выполняет всю работу, связанную с ножами, — пояснила она. — Я не могу позволить себе порезаться. Слишком велик риск инфекции. В пункте скорой помощи или в клинике я одеваюсь, точно астронавт, но кисти лучше сохранять невредимыми… Это печенье не кажется вам знакомым?

— Ну да. Моя мать часто такое делала, — сказала София, слегка ошеломленная воспоминанием о сластях с запеченной корочкой из взбитых белков с сахаром.

— Значит, я угадала, — промурлыкала Энн.

Меню состояло из легких блюд, и, подбирая их, Энн получила удовольствие. Сефардская кухня была в своей основе средиземноморской — изощренная, с упором на овощи и соусы. Энн нашла рецепт для pandericas, «хлеба богатой госпожи», которым сефарды лакомились на еврейский Новый год и по другим праздникам. А на десерт — персиковые тосты и печенье.

— Потом скажете, хорош ли этот рецепт. Я взяла его из книги.

После обеда они перебрались в гостиную, прихватив чашки с турецким кофе, и разговор переключился на музыку. Джордж заметил, что София поглядывает на старое пианино у стены.

— Им редко пользуются, — сказал он. — Оно осталось тут от прежнего жильца. Мы собирались его отдать, но затем выяснилось, что Джимми умеет играть, поэтому на прошлой неделе мы настроили эту штуковину.

— София, а вы играете? — спросила Энн. Вопрос был простой. Но девушка ответила не сразу.

— Моя мать была учителем музыки, поэтому я, конечно, получала уроки, когда была маленькой, — наконец сказала София. — Не помню, когда сидела за пианино в последний раз.

Но она помнила. Был день, и комнату освещали косые солнечные лучи, врываясь в окно, а ее мать кивала, комментировала и садилась к инструменту, чтобы показать какую-нибудь фразу; кот, прыгнувший на клавиатуру и тут же без церемоний сброшенный на ковер; обычное занятие, перемежаемое случайной пальбой и взрывом минометного снаряда, упавшего где-то неподалеку. Она могла бы вспомнить все, если бы позволила себе.

— Я очень давно не практиковалась.

— Что ж, попробуйте, — предложил Джордж.

— Любой, кто может стучать по клавишам, в моих глазах уже маэстро. Все, на чем я умею играть, это радиоприемник. Садитесь, София, — убеждала Энн, обрадовавшись хоть какой-то активности, способной заменить конвульсии и пробуксовки разговора. София была восприимчивым, но молчаливым гостем, и обед прошел вовсе не с тем подъемом, к которому Энн привыкла, хотя и был достаточно приятным. — Поработал ли настройщик на совесть или мы попросту внесли посильный вклад в общий разгул пуэрториканской коррупции?

— Нет, правда, я не могу вспомнить ни одного отрывка, — взмолилась София.

Ее возражение было отклонено — добродушно, однако твердо, — и хотя пальцы слушались плохо, кое-какие музыкальные фразы она вспомнила. На несколько минут София увлеклась, наново знакомясь с инструментом, но лишь на несколько минут. Она встала, придумывая предлог, чтобы уйти, но Джордж напомнил о персиковых гренках, и София решила задержаться еще немного.

Пока ели десерт, Энн убеждала ее приходить сюда в любое время, чтобы поиграть на пианино. Но, зная позицию Софии в этом вопросе, прибавила:

— Должна предупредить. Время от времени к нам на ужин заходит Джимми Квинн, так что вы можете столкнуться с ним вне работы. — А затем, словно и не помнила об этом весь день: — Кстати, у нас есть еще один общий знакомый. Вы помните Эмилио Сандоса?

— Лингвист. Да, конечно.

— Следовало бы воскликнуть: «Как тесен мир!» На самом деле мы здесь из-за него, — сказал Джордж и вкратце обрисовал историю их переезда в Пуэрто-Рико.

— Значит, вы миссионеры, — сказала София, стараясь не показать своего потрясения.

— О боже, нет! Просто старые сердобольные либеральные благодетели человечества с занозами в задницах, — сказала Энн. — Меня растили как католичку, но я очень давно отошла от Церкви.

— Энн еще может возродить в себе католицизм, если примет пару кружек пива, но я абсолютный атеист. Тем не менее, — признал Джордж, — иезуиты делают много хорошего…

Какое-то время они говорили о клинике и иезуитском центре. Но затем разговор вернулся к работе, которой София занималась на антенне, и, пока Джордж объяснял ей серию технических процедур, Энн впала в нетипичное для нее молчание. Когда девушка работала, в ней проступала стремительная живость, что составляло занятный контраст с ее трогательной неуклюжестью в вопросах общения.

Да, подумала Энн, наблюдая за ними, вот оно. Теперь я вижу это притяжение.

Ночью, уже лежа в постели, Энн прильнула к Джорджу, отчего у него перехватило дыхание. Проклятье, подумал он. Нужно опять начинать бегать.

— О, сладостная тайна жизни, наконец я нашла тебя! — пропела Энн.

Джордж рассмеялся.