Мэри Расселл - Птица малая (сборник)

Это можно было предвидеть — по крайней мере так казалось теперь, задним числом. Все в истории Ордена иезуитов говорило об умелых и эффективных действиях в сфере исследований и познания. В период, который европейцам было угодно назвать Веком Открытий, иезуиты никогда не отставали больше, чем на год или два, от людей, первыми столкнувшимися с неведомым, — на самом деле иезуиты часто были авангардом исследователей.

Организации Объединенных Наций потребовались годы, чтобы прийти к решению, которое Орден иезуитов принял за десять дней. В Нью-Йорке дипломаты долго и напряженно, со многими перерывами, дебатировали, имеет ли смысл и ради чего тратить человеческие ресурсы, пытаясь установить контакт с миром, который станет известен как Ракхат, — когда на Земле столько насущных проблем. В Риме спрашивали, не зачем или надо ли, но как скоро можно отправить миссию и кого послать.

Орден не просил разрешения на полет ни у одного из светских правительств. Он действовал по своим правилам, своими средствами и волею папы. Миссия на Ракхат была не столько секретной, сколько приватной — отличие тонкое, недостаточное, чтобы Орден не чувствовал себя обязанным давать объяснения или оправдываться, когда несколькими годами позже об этом стало известно миру.

Ученые-иезуиты летели изучать, а не обращать в веру. Они летели потому, что надеялись узнать и полюбить других детей Бога. Они летели по той же причине, по какой иезуиты всегда уходили к дальним границам человеческого познания. Они летели ad majorem Dei gloriam: к вящей славе Божьей.

Они не собирались причинять вред.

Рим: декабрь, 2059

Седьмого декабря 2059 года, посреди ночи, Эмилио Сандоса выписали из инфекционной палаты больницы Сальватора Мунди и в хлебном фургоне доставили в резиденцию иезуитов, расположенную на Борго Санто Спирито в доме номер пять, откуда до Ватикана несколько минут ходьбы — через площадь Святого Петра. На следующий день представитель иезуитов, игнорируя выкрикиваемые вопросы и гул негодования, выступил с коротким заявлением перед разочарованной и сердитой толпой журналистов, собравшейся за массивной дверью дома номер пять.

— Насколько нам известно, — сказал он, — отец Эмилио Сандос — единственный, кто выжил из миссии иезуитов на Ракхате. Мы еще раз выражаем нашу признательность ООН, Консорциуму по контактам и Отделу астероидных разработок корпорации Обаяши, сделавшим возможным возвращение отца Сандоса. Мы не располагаем дополнительными сведениями о судьбе членов экипажа корабля, посланного Консорциумом по контактам, и молимся за их благополучие. В настоящий момент отец Сандос слишком болен, чтобы его расспрашивать, и его выздоровление, как ожидается, займет месяцы. До тех пор не может быть никаких новых комментариев по поводу миссии иезуитов или заявления Консорциума по контактам о поведении отца Сандоса на Ракхате.

Это было просто попыткой выиграть время.

То, что отец Сандос болен, было, разумеется, правдой. Все его тело расцвечивали пятна спонтанных кровоизлияний — там, где стенки мельчайших кровеносных сосудов лопнули, выплеснув содержимое под кожу. Десны перестали кровоточить, но, наверное, пройдет немало времени, прежде чем он сможет нормально есть. И в конце концов нужно было что-то делать с его руками.

Однако сейчас, из-за истощения, цинги и анемии, он спал по двадцать часов в сутки. А когда бодрствовал, лежал без движения, свернувшись, точно зародыш, и почти столь же беспомощный.

Дверь его маленькой комнаты в эти первые недели почти всегда держали открытой. Однажды, несмотря на предупреждение персонала больницы, брат Эдвард Бер закрыл ее, чтобы отца Сандоса не беспокоили во время полировки пола в коридоре. Сандос вдруг проснулся и обнаружил, что его заперли. Больше брат Эдвард не делал такой ошибки.

Винченцо Джулиани, Генерал Ордена иезуитов, каждое утро приходил проведать больного. Он понятия не имел, сознает ли Сандос, что за ним наблюдают; и это ощущение было знакомым. В ранней юности, когда отец Генерал был просто Винсом Джулиани, он восхищался Эмилио Сандосом, на год опережавшим Джулиани в десятилетнем обучении священников. Странный парень — этот Сандос. Загадочный человек. Винченцо Джулиани сделал карьеру благодаря умению понимать людей, но Сандоса не понимал никогда.

Вглядываясь в Эмилио, ныне больного и почти безгласного, Джулиани знал, что в ближайшее время Сандос вряд ли выдаст свои секреты. Это не удручало его. Винченцо Джулиани был терпеливым человеком. Нужно быть терпеливым, чтобы преуспевать в Риме, где время мерялось не веками, но тысячелетиями, где терпение и дальновидность всегда определяли политическую жизнь. Этот город дал свое имя могуществу терпения: романита. Романита исключает эмоции, торопливость, сомнения. Романита ждет, ловит момент и действует без пощады, когда приходит нужное время. Романита зиждется на абсолютной вере в конечный успех, а исходит из единственного принципа: «Cunctando regitur mundus» — «Выжидая, один покоряет всех».

Поэтому даже спустя шестьдесят лет Винченцо Джулиани не испытывал раздражения из-за того, что не может понять Эмилио Сандоса, а лишь предвкушал грядущее удовольствие, когда это ожидание будет вознаграждено.

Во время торжеств по случаю Дня невинных младенцев, через три недели после прибытия Эмилио в дом номер пять, личный секретарь отца Генерала связался с отцом Джоном Кандотти.

— Сандос уже достаточно здоров, чтобы встретиться с вами, — сообщил Йоханнес Фолькер. — Будьте здесь в два.

«Будьте здесь в два!» — раздраженно повторял про себя Джон, шагая к Ватикану из приюта, где ему только что выделили душную комнатку с видом на римские стены — камень всего в дюймах от бессмысленного окна. Кандотти уже пару раз общался с Фолькером и невзлюбил австрийца с самого начала. На самом деле Джону Кандотти не нравилось в нынешней ситуации почти все.

Во-первых, он не понимал, зачем его привлекли к этому делу. Ни юрист, ни ученый, Джон Кандотти был вполне доволен тем, что пребывал на менее престижной половине иезуитской сентенции «публичность или приход», и по уши увяз в подготовке рождественской программы для средней школы, когда начальство связалось с ним и приказало в конце этой недели лететь в Рим. «Отец Генерал хочет, чтобы вы помогли Эмилио Сандосу», — вот и все, что ему сказали. Конечно, Джон слышал о Сандосе. Все слышали о Сандосе. Но Джон не представлял, какая от него может быть польза этому человеку. А когда просил разъяснений, ни от кого не мог добиться прямого ответа. У него не было опыта в подобных делах — коварство и двуличие не культивировали в Чикаго.