Марина и Сергей Дяченко - Рубеж. Пентакль

Хведир!!!

– То добрый вечер панству!

Вначале узнала окуляры. Потом…

– Хведир!

Не закричала – прошептала. Услышал бурсак, улыбнулся:

– Добрый вечер, Ярина Логиновна! И вам добрый вечер, пан Станислав!

Поглядела панна сотникова на потолок – не падает. На пол – не проваливается. На пана Мацапуру…

– То… То и вам добрый, пан писарь сотенный!

В иной миг бы и засмеялась. Знатно глаза вытаращил, пан моцный! Ровно сом на вертеле!

– Я… Я мешать не буду. Мне только вызов передать зацному пану.

Полез за пазуху, грамотку достал. Мятую.

– То пана Мацапуру-Коложанского в Полтаву кличут. Велено пану на суд явиться.

Белым стал Мацапура – словно мелом натерли.

– А обвинения моцному пану Станиславу будут такие. Первое – ребелия, сиречь бунт супротив власти державной. Второе – невинных христиан убиение, равно как иное мучительство. Третье…

Был Дикий Пан белым – зеленым сделался. Ярина же ушам своим не верила. Что же это такое? Или пан бурсак решил, что они в Валках?

– …Третье – чернокнижие, сиречь магия, бесов вызывание, а такоже иное чаклунство упыриное…

– Да ты!.. Да как ты!.. Или разума лишился, хлопче?

Качнулся свечной огонь от Мацапуриного крика.

– Ах ты, семя крапивное! На суд?! Меня?! Меня, Мацапуру-Коложанского?!

– Вас, пан Станислав, – вздохнул Хведир, грамотку пряча. – Так как, поедет пан в Полтаву?

Зарычал Дикий Пан. Вскочил, сжал пальцы, что шаблю держали. Побелели пальцы, хрустнули.

– Да я!.. Ах ты, сопляк! Ах ты!..

– Ну так мы и без ласки панской обойдемся!

Весело усмехнулся Хведир-Теодор, окуляры снял. Снял – Ярине подмигнул. Подмигнул, пальцами щелкнул…

…Брызнули стекла. Звякнуло. Грохнуло. Громыхнуло.

– А вот и мы! Гоп, куме не журись, туды-сюды повернись! Хватай упыря!

– Ату, волчину!

И тогда рассмеялась Ярина-Смерть. Верила! Верила! Есть бог на свете!

…Ничего не помнила – кажется, плакала. Плакала, Хведира в обе щеки целовала. И Мыколу. И Петра-молчуна.

– Ну, ну, Яринка, успокойся! Добре все! А скоро еще лучше станет!

Очнулась, вытерла слезы.

– Хлопцы! Хлопцы!..

– Мы и есть, Ярина Логиновна!

Словно и не было ничего. Словно опять дома. Она в горнице парадной, а к ней гости завернули. Славные гости – браты Енохи. Вон, Мыкола чуб за ухо заправляет, вон Хведир – никак окуляры на нос не пристроит. А вот и Петро с гаковницей…

Нет, не ходят в гости с гаковницей! Не дома она! Но как же это?

– Откуда?

Рассмеялись. Даже Петро-молчун хохотнул. Хохотнул, гаковницу с плеча снял. Добрая гаковница! И о панскую голову не разбилась!

…Ай, пан, пан мостивый! Или думал ты, что будешь кулем на полу валяться?

То-то!

– Тут, Яринка, рассказывать – ночи не хватит. Ну, чего, сестренка, жива?

Вздохнула Ярина, закрыла глаза. Неужто все позади? И муки, и боль, и ужас смертный? Даже не верится пока…

– Жива, хлопцы! Жива!

– Ты прав, Иегуда бен-Иосиф. Через Ворота можно попасть не только в иной Сосуд, но и переместиться внутри самого Сосуда. Главное знать как. Но ведь ты хотел спросить не об этом.

В эту ночь (вэй, тоже мне ночь!) морок уже не походил на морока. Загустел, плоти набрался.

Славный сынок у каф-Малаха. Не жалеет Имен для батьки!

Костер погас. У пустого бочонка мадеры – попоище. Пали черкасы гетьманские в хмельницкой баталии, но пали с честью – чубами к бочке. Даже завидно!

– Я до сих пор жив, каф-Малах. Это ты попросил сотника Логина?

– Я не мог попросить. Мог лишь кое-что показать. Поэтому и опустилась его рука. Но ведь ты хочешь узнать о другом?

Смотреть на его черную личину не было сил. Пылающие узкие глаза прожигали насквозь. А ведь он – только призрак! Каков же настоящий Малах?

– Ты прав, морок! Я хотел узнать, зачем спрятанному в медальоне нужно, чтобы глупый жид Юдка нарушил заклятие?

Обидным был его смех. Всего в нем хватало – и злости, и пренебрежения ко мне, сирому.

– Ты не умнее, Иегуда бен-Иосиф, своего Двойника! Не умнее – но любопытнее. Тот просто струсил.

Не удержался – взглянул в его горящие глаза. Вот даже как?

– Так с паном Рио тебе тоже не повезло? Вэй, да ты неудачник, каф-Малах!

Уязвил? Кажется, уязвил. Отвернулся морок, плечом дернул.

– Ты не первый, кто так зовет меня. Может, и правда. Но мои неудачи стоят твоих удач. Я мог бы ответить тебе, Иегуда бен-Иосиф, но не станет ли мой ответ водой, проливаемой на горячий песок? Но если хочешь, намекну. Когда нарушится заклятие, Внешний Свет разъединит верх и основу, сотрясутся сфиры, и в ракурсе Многоцветья станет возможным Чудо. Понял ли ты меня, мастер Нестираемых Имен?

Мне бы удивиться. Поразиться.

Но не стал я удивляться.

– Эге, так вот ты кто, каф-Малах! Ты не только бунтарь, ты еще и еретик! У какого безумца ты учился, сын греха? Ибо любой рав пояснит тебе, что никакого Чуда в ракурсе Многоцветья не настанет, зато в ракурсе Сосудов случится большая беда. Или ты хочешь, чтобы я стал Разрушителем Миров?

Внезапно почудилось, что я в синагоге, куда посмел зайти какой-то рав-самозванец. И не просто войти – сесть на возвышение, развернуть свиток Торы…

Ах ты, нечестивец!

Я быстро опомнился. Самое время изощряться в ученых спорах! Все-таки ты жид, бен-Иосиф. Хоть две шабли в руки возьми!

– Я учился у человека, которому твои равы недостойны омыть ноги. Ноги?! – они все, вместе взятые, недостойны кормить его осла!..

…Вэй, да и он, кажется, жид!

– Его звали Элиша бен-Абуя…

– …Которого все благочестивые люди именовали Чужим – дабы не осквернять уста проклятиями, – подхватил я. – Который побывал в Саду Смыслов, но вынес оттуда только безумие. Значит, это он научил тебя именно так трактовать Сокровенную Книгу?

Я укусил себя за язык. Перед кем я стараюсь? Перед тем, для кого Сокровенное Знание – только лопата, которой ставят в печь хлебы? Но в его печи может поспеть только Глупость. И та – горелая!

– Я тебя понял, каф-Малах. Нарушение заклятия взорвет сфиры. Но тебе нет до этого дела. Ты думаешь, что это даст тебе лазейку, чтобы пролезть из Не-Существования в Существование. Ты похож на безумца, который решил изжарить яичницу в пламени горящего дома!

Нет, не зря я всегда остерегался Малахов! Но бейт-Малахи, по крайней мере, соблюдают законы!

– Какой же ты зануда, Иегуда бен-Иосиф!

Не стал отвечать. Встал, повел плечами, отгоняя сонную одурь. Внезапно я почувствовал странную приязнь к спавшим у погасшего костра чубатым разбойникам. Всего-то и хотят они – посадить вредного жида на палю. Им и в голову не придет трясти Древо Сфирот!

– Ты не понимаешь, бен-Иосиф!

Я обернулся. Он еще здесь?

– Нарушение заклятия – выход не только для меня, но и для тебя. Кто ты сейчас? Сторож собственного гроба – не больше. И уйдет душа твоя в никуда, в бездну, худшую, чем Шеол, не выполнив ничего из предначертанного. Если же не побоишься, если сможешь переступить через себя…