Андрей Валентинов - Нам здесь жить. Тирмен

Бросил с хрустом, будто не слова – доски зубами грыз:

– Полагаю, господа, это ваш… это наш магистр в коробчонке едет! Коньячка хочет…

И мне показалась, что слово «…падла!» так и осталось неразгрызенным. Рывком, озарением вспыхивает уверенность: да, сероглазый магистр не просто не из этого кубла! Он из кубла большого, дальнего, где четко решено прибрать здешнюю самодеятельность к ногтю, а на их костях…

Дверь закрылась. Было слышно, как шаги громыхают по коридору расходящимися гаммами: налево один человек, тяжелый, косолапый, направо – двое… минута, другая, третья, и контрапунктом для правой руки – возвращается острое стаккато каблучков.

– Ну-с, Наденька, – бодро изрек Ерпалыч, даря вернувшейся лаборантке свою самую очаровательную ухмылку, – каким образом вы собираетесь нас развлекать? Осетинские танцы на столе меж пробирок и колб? Алхимические изыски по добыванию философского камня? Ведра кофе?!

Старик осекся.

Наденька, мышка наша серая, приложила палец к губам и выразительно мотнула головой в сторону дальнего угла.

Ерпалыч в ответ поднес костлявую ладонь ко рту и помахал ей на манер болтливого языка; после чего вопросительно поднял брови и соорудил из уже использованной ладони рупор близ мохнатого уха.

Наденька кивнула.

Я созерцал сию пантомиму не без интереса, искренне надеясь выудить хоть какое-то подобие смысла. В итоге сподобился: старик зашарил глазами по лаборатории, радостно икнул, подскочил к хлипкому магнитофончику-китайцу и извлек из-за пазухи кассету.

Щелчок.

Пауза.

Светопреставление.

Надо было видеть выражение лица Фимы-Фимки-Фимочки – он ведь, меломанище, никогда раньше не слышал «Куретов»!

Зато кенты-кентессы слышали и понимали, что это может означать, потому что в лаборатории, и без того тесной, стало существенно тесней от наличия Фола с Папочкой.

Ладно, в тесноте, да не в обиде.

– Вы что-то хотели нам сказать, Наденька? – надсадно заорал старый хрен, перекрикивая собственную звуковую завесу. – Говорите, не бойтесь, мы лаборанток не кушаем! Не кушаем, не слушаем, не подслушиваем! Ну-с?

– Она не лаборантка, – сказал Фима. – Она завлаб. Меня после суда на ее место прочат, а Надежду Викторовну – в замы.

Кажется, он хотел поговорить про этику и про ее отсутствие у местных заправил, но передумал.

Наденька достала коробок спичек, вынула одну, поковырялась в ухе.

Заговорила.

– Николай Эдуардович мне сейчас велел без лишнего шума вывести вас из центра. Нижними коммуникациями – под церковью, к дому священника. Там нас будет ждать машина с шофером, и я должна буду проследить, чтобы вас благополучно привезли в город. Но мы не поедем в город. Мы пересидим в доме священника некоторое время и, если повезет, выйдем наружу.

Она помолчала и добавила шепотом, который был отлично слышен всем:

– Сдаваться.

– …вы ничего не понимаете. Вы шутите, улыбаетесь, вас водят, как слона в посудной лавке – осторожненько, заблаговременно убирая все ценное; вас водят на крючке, готовясь подсечь, а вы ничего, ну совершенно ничего не понимаете! И когда поймете, будет поздно, поздно, позд… нет, воды не надо, это не истерика.

Просто я очень боюсь.

Ефиму Гавриловичу, можно считать, повезло: он человека убил случайно, его даже не пришлось порукой вязать. И так не сбежит: угроза Первач-псов лучше любых запоров… А мы тут все хуже чем в цепях! Меня, когда заманивали, златые горы сулили, публикацию работ обещали, а потом, на вторую неделю – день рождения Николая Эдуардовича, все пьяненькие, один урод меня в манипуляционную затащил, с-скотина… короче, я спьяну его скальпелем. Там на столе скальпель лежал, будто нарочно. Оказалось: нарочно. Все нарочно – и день рождения, и скальпель, и смертник-насильник чуть ли не сам на лезвие артерией лег. Куда я теперь? к кому я теперь? Вне Малыжино защиты на день хватит, в лучшем случае, на два… а на смертную исповедь их люди в очередь поставят, да только не дождусь я своей очереди! Здесь сотрудники верные: одни с самого начала в курсе, другие теперь все равно никуда не денутся! Вам, небось, на ночь остаться предлагали? Коньячок, гостевые люксы, дым коромыслом…

Вижу, предлагали. После этого коньячка вам наши пенаты – дом родной. И захотите уйти, не сможете. Отличная гарантия: любого ренегата в самом скором времени скармливать психозу Святого Георгия. Тишь да гладь, и руки пачкать не надо – пусть даже они и без того по локоть…

Тут ведь все на крови построено! Порука – на крови, защита – на крови…

А двери-то всегда открыты настежь.

Скатертью дорога!

Николай Эдуардович мне сейчас сказал: «Все, Наденька, шутки в сторону! Эвакуация ценных сотрудников – машины с курсантами уже в пути, скоро здесь стрельба начнется». Видно, здорово мы кому не надо поперек глотки… ну да лиха беда начало, а конец всегда лих! Вытаскивай гостей по схеме Иф, а я с тобой на недельке свяжусь. Поняла?

Я все поняла. Врал он, в глаза глядел и врал. Такие, как он, завтра уже в какой-нибудь Бразилии-Португалии вермут кушают; а такие, как я, под забором с синим лицом и разрывом аорты. Ефим Гаврилович, вас это тоже касается, в полный рост… если, конечно, он и вам не соврал. В смысле, никакой вояка от ваших кулаков не помирал. Мало ли…

Так что хотите, оставайтесь здесь; не хотите – пошли. Мне терять нечего, я и одна уйду. Пересижу в укрытии, потом сдамся властям. Лучше живой в камере, чем дохлой на улице. А вы можете и машиной в город, вас шофер доставит. Видно, очень вы нашим шефам нужны, вас чище фарфоровой вазы берегут…

Выключите, пожалуйста, эти вопли.

Я все сказала.

Ой, мамочка, дура я, дура…

В коридоре Наденька остановилась перед ничем не примечательным участком стены и просто провела рукой по шершавой, грубо окрашенной поверхности. Тихое гудение, и перед нами открылся темный проход. Нет, уже не темный! Внутри послушно вспыхнули лампы, освещая дорогу.

Готический роман «Проклятие монаха»! Потайные ходы, подземелья… плюс электрификация.

– Любопытно… – бормочет сзади Ерпалыч. – Это Голицыны были столь предусмотрительны, или теперешние хозяева постарались?

Однако любопытство бывшего начлаба МИРа остается неудовлетворенным. Наденька коротко бросает: «Идите за мной», – и мы углубляемся в туннель.

Следующую дверь (копия той старушки, за могучей спиной которой в Дальней Срани обитает мой Миня; только помоложе) Надежда открыла Лелевым способом: приложила руку к замку, пауза, щелчок – и толстенная бронеплита мягко ушла в стену.

Минутой позже она встала на место за спиной ехавшего последним Фола.

– Это не Голицыны! – счастливо сообщает Ерпалыч. – Кладка явно современная.