Андрей Валентинов - Нам здесь жить. Тирмен

– Ничего я не надеюсь! – буркнул Данька, застегивая штаны. – Я в армию хочу. В стрелковые части. Снайпером!

– Снайпером?!!

В углу кабинета хихикнула медсестричка.

– А что? Я стреляю хорошо. Это сегодня у меня с глазами… А раньше все нормально было. Вы посмотрите, пожалуйста, что сделать можно.

– Экий вы забавный… Даниил Романович, – врач сверился с карточкой. – Не сомневайтесь, посмотрю. Для того я здесь и нахожусь.

«Он мне не верит, – по тону врача окончательно убедился Данька. – Думает, я «закосить» хочу. Только не от армии, а, наоборот, в армию. Чтоб взяли. Наверно, психом меня считает. Маньяком воинской службы. А, ладно, пусть думает, что хочет. Лишь бы помог!»

Доктор, несмотря на его очевидное недоверие к пациенту, Даньке нравился. Была в нем надежность, уверенность. Спокойный, ненавязчивый профессионализм. Он тебе не верит – а ты ему, наоборот, веришь целиком и полностью.

– Нет-нет, Даниил Романович, туда не надо. Какая таблица? С минус пятеркой?! Мы еще, кстати, проверим, сколько там минусов… Садитесь вот сюда.

Даньку усадили перед черно-белым аппаратом, напоминавшим двуствольный (то есть бинокулярный, конечно!) микроскоп странной конструкции. Впрочем, как выяснилось, с обратной стороны у аппарата имелась еще одна пара окуляров. Так что можно было считать его «квадрокулярным».

– Снимайте очки. Сейчас мы вам закапаем капельки… Не бойтесь, это тропикамид, он безобидный. Широкий зрачок сохраняется до трех часов…

Оттягивая пациенту веки, доктор ловко орудовал пипеткой. Данька рефлекторно заморгал. Неприятно, но, по большому счету, ерунда. Только не видно ничего. Без очков и так все расплывается, а после капель – вообще сливайте воду.

– Смотрите в окуляры и старайтесь не моргать.

Данька осторожно подался вперед. Примостил подбородок на вогнутую полочку, уставился в линзы окуляров.

– Да-да, хорошо. Погодите, я отрегулирую.

Доктор что-то подкрутил и прильнул ко второй паре окуляров.

– Сидим, не дергаемся, не моргаем. Смотрим в офтальмоскоп. Ну, донышко у нас не ахти… астигматизм легкий, пустяки… сосудики так себе…

К концу осмотра очень хотелось застрелиться. Но доктор не позволил: усадил на стул, взгромоздил пациенту на нос здоровенную оправу и велел читать таблицу (строку внизу, над красной чертой), пока он меняет в оправе линзы.

– Не вижу. Не вижу. Ага… М, К, И, Б…

– А так?

– …Н, Ш…

– А если так?

– Не вижу… Нет, вижу: Ы…

– Запишите, Аллочка: левый – минус восемь, правый – минус восемь с половиной.

Цифры мало что говорили Даньке. Хотя если у мамы минус пять…

Он постарался запомнить диагноз: на всякий случай.

– Вы, молодой человек, преступно небрежны к своему зрению. Вам давным-давно пора менять очки.

– А… а вылечить это можно?

Доктор, усталый мужчина средних лет, смотрел на пациента с удивлением.

– Вылечить? Ну, допустим, склеропластика, лазерная коагуляция, кератотомия… Прошу меня извинить, Даниил Романович, у меня сейчас нет времени на подробные консультации. Знаете что? Зайдите ко мне послезавтра. Клиника Гиршмана, второй этаж, одиннадцатый кабинет. С двух до шести. Я вам на визитке напишу, с обратной стороны.

Окулист склонился над столом.

– Вот, возьмите. Можете идти. Карточка остается у меня.

– Спасибо. До свиданья…

– До свиданья. Следующий! Проходите, садитесь. Закройте левый глаз. Читайте эту строку…

В коридоре народу оказалось заметно меньше, чем раньше. Знакомый очкарик, который стеснялся ходить без трусов, стоял у выхода на лестницу, воюя с непослушной «змейкой» на куртке. Он без интереса взглянул на Даньку, на его старомодные женские очки – сам очкарик щеголял тоненькой оправой с круглыми «совиными» линзами – и спросил:

– Тебе что окулист сказал?

– Этот… астигматизм. Левый глаз – минус восемь, правый – минус восемь с половиной.

– «Белый билет»! – уверенно заявил очкарик, откинув челку со лба. Над правой бровью у него был застарелый зигзагообразный шрам. – Без вариантов. У меня минус семь на оба, и то хватает. Иди, обрадуй предков…

Он искренне хотел подбодрить Даньку. Очкарику в голову не могло прийти, что его близорукий собеседник желал идти в армию. Небось привык к своим «минус семи», сжился и не испытывал особых сожалений. Даже кое-какие выгоды извлекал.

К примеру, «белый билет».

На душе было мерзко. Очень хотелось двинуть ни в чем не повинного очкарика в ухо – чтоб катился вниз по ступенькам, теряя очки, бестолково размахивая руками в тщетных попытках уцепиться за перила. Вместо этого Данька молча обошел доброжелателя – синие трусы в горошек! – и сбежал по лестнице на первый этаж.

– Чего, Леонидыч? Щас догнать или по темноте встретить? – бодро поинтересовался амбал Вовик, глядя туда же, куда и старик: в сторону главного входа.

Вальяжный господин Пэн сейчас, вероятно, шел по Сумской.

– Перетрем, побазарим, в натуре! – в тон ему продолжил пес-боксер Тимур.

Бравые «хомячки» с удовлетворением переглянулись. Наконец-то дело нашлось.

В натуре!

Старик мысленно представил себе невозможную ситуацию. По темноте, да еще с этой сладкой парочкой… Здравствуй, Бим! Здравствуй, Бом! Макабр!..

– Отставить, пехота! – качнул он шапкой-«пирожком»

– Так ведь наезжал, блин! – дуэтом, в два голоса.

– Ему можно.

Отозвались не сразу: переваривали, видать. Наконец Тимур, как более умный, радостно гыкнул:

– Просек, батя. Гадом буду, просек! То-то гляжу, похожи вы. Сын, выходит?

Отвечать старик не стал. Все мы чьи-то дети! Сын… А ведь Пэну, Петру Кондратьеву-младшему, любимому внуку, тридцать с хвостиком! Или это он, Кондратьев-старший, на свои годы не выглядит? Конечно, восемьдесят четыре – не возраст для тирмена…

В детстве внука закармливали иностранными языками. Английский шел лучше прочих, и шкодник Петя быстро переименовал себя в Питера Пэна. Дед, grandfather, стал просто «GF». Почти как Кеннеди.

Петр Леонидович поставил себе на заметку: обязательно выяснить, что у Пэна с желудком.

Язва! Вот незадача!..

– Insignificance! – повторил он вслух. – Шамбалу ему, понимаешь, подавай!..

– Шамбалу ему, понимаешь, подавай! Шамбалу-мамбалу! План выполнять надо, разнарядку выполнять, дорогу стратегическую строить, а ему Шамбал-бамбал нужен!

Трудно сказать, вправду ли гневался секретарь райкома товарищ Кадыркулов или просто валял дурака перед гостем, норов демонстрировал. Скорее, второе. Петр успел насмотреться на местных баев-начальничков. Прежде чем о деле поговорить, шуметь начинают, молнии метать. Был бы повод.

А чем не повод Шамбала-мамбала?

Начальственный гнев выглядел, впрочем, вполне убедительно. И голос подходящий, и вид. Капли пота на бритой голове, ворот белой рубашки расстегнут, шея пунцовая. Или это от жары? За открытыми окнами кабинета плюс тридцать, а товарищ Кадыркулов не из тех, кто посты соблюдает.