Андрей Валентинов - Нам здесь жить. Тирмен

Горят рукописи, горят, милые, еще как горят…

Я постоял еще немного, а затем вернулся в комнату и залпом допил остатки противной, теплой водки прямо из горлышка.

Дальше – не помню.

А потом я за неделю как-то на удивление легко «добил» роман, сдал довольному главреду, получил деньги – и еще на неделю ударился в загул: заливать вином пустоту, которая образовалась у меня внутри.

Думал, на этом все и кончилось…

– М-м-м-маа…

– Да не мама, а папа, – через силу усмехаюсь я.

– Эт точно, – Фол сейчас на удивление серьезен. – Папа. Отец. Ну что, теперь убедился, демиург-недоучка?

– Убедился, – крыть, в отличие от Миньки-производителя, мне нечем и некого. Прав Фол. Прав Ерпалыч (где-то он сейчас?). Все кругом правы, один я стою пред детищем своим дурак дураком, в голове сумбур полный, и что теперь делать – понятия не имею.

– На вот, угости его, – Фол сует руку под попону и протягивает мне горсть белых кубиков.

Сахар.

Миня мигом оживляется и, благодарно урча, одним махом слизывает угощение с моей ладони своим замечательным языком.

– Ну, пошли, что ли? – Фол смущенно касается моего локтя.

– Пошли, кент. Не скучай, Миня, я к тебе теперь заходить буду, – на прощанье я вновь треплю по загривку свое чадо, и мы направляемся к выходу.

Миня провожает нас долгим грустным взглядом – совсем как тогда, когда проступил передо мной сквозь экран монитора, в тот проклятый день…

Обратно я пошел пешком. Фол, по давней привычке, катил рядом, приноравливаясь ко мне, и монотонно бубнил в ухо:

– Он года три назад у нас объявился. На помойках побирался, еду у прохожих клянчил. Народ поначалу от него шарахался – этакое-то чудище! Кто ж тогда знал, что он безобидный совсем?! Одни собирались охоту на него учинить, чтоб детишек почем зря не пугал, другие хотели за Дедом Банзаем посылать… а тут Ерпалыч в очередной раз к нам заявился. Как увидел его – прям-таки остолбенел, а едва в себя пришел, строго-настрого убивать запретил! Ну, мы с Папочкой Миньку отловили – хрена его ловить, булку с маслом издалека показали, он сам примчался, как миленький! Голодный был – не то слово! Определили его в этот самый подвал под «Китежем». Стали харч всякий подсовывать (Ерпалыч велел проверить) – все жрет, что ни дашь! И хлеб, и мясо, и консервы, и сено тоже наворачивает…

Фол на время умолкает, потом вновь заводит волынку.

– Дальше наши, кентавры, веселиться начали: выведут Миню вечером на прогулку (не все ж ему, бедолаге, в подвале томиться!), спрячутся в какой-нибудь подворотне и ждут. Как мимо жорики патрулируют – они Миню вперед. Высунется из-за угла ряшка с рогами, замычит – у жориков, понятное дело, душа в пятки! А наши Миню под локти и ходу, пока служивые с перепугу палить не начали! С полгода веселились, потом надоело. Зато патрулей с трех микрорайонов, словно тараканов, повывели!

Я понимал, что мой приятель пытается развеселить меня, и отчасти ему это даже удалось; но на душе все равно кошки скребли. Если бы меня в подвал посадили, и по вечерам мною служивых пугали – каково бы мне было?..

– А по весне кто-то в шутку предложил: давайте, мол, его к фермерам свезем! Глядишь, от такого бугая у фермерских коров приплод пойдет, да и Миня нехай порезвится! И что ты думаешь, Алик? Сказано – сделано. Фермеров долго убалтывать пришлось, но в итоге уболтали. Ты нас знаешь – мы и мертвого уговорим.

– Знаю, – криво усмехаюсь я. – И мертвого уговорите, и живого уморите.

– А на другую весну фермеры уж сами к нам гонцов прислали: давайте, мол, своего бугая! У тех голландок, которых он крыл, телята родились – загляденье! А мы, мол, вам и маслица отвесим, и медку, и всяко-разно… Короче, Миня теперь свой хлеб с сахаром не зря жует! Один раз только с ним конфуз вышел, – Фол даже хрюкнул от удовольствия. – Есть у нас тут в Дальней Срани две шалавы, больно до этого самого дела падкие. Подобрали они, стервы, ключи и шасть к Мине в подвал! Хорошо хоть Пирр наведался вскоре – не вмешайся он, заездили б Миньку в два счета…

Я тоже не удержался и прыснул.

– Ладно, хохмы хохмами, – оборвал сам себя Фол, – а вот Ерпалыч чадом твоим всерьез заинтересовался. Сутками с ним в подвале просиживал – все говорить его научить хотел, чтоб расспросить о чем-то. Так толком и не научил, правда. Потом книжка твоя вышла, та самая… Вот тогда-то Ерпалыч и начал к тебе присматриваться. И нам намекнул, откуда Миня у нас объявился. Ну что, Алик, прав оказался дядько Йор?

– Прав, – выдохнул я, выбрасывая окурок и кашляя от сухости в горле. – Хочешь, расскажу, как дело было?

– Расскажи, – с готовностью кивнул мой приятель.

И я рассказал. Все. Пока до дому добрались, как раз все я ему и выложил, потому что понял вдруг – не могу больше в себе носить! Кому и расскажешь, если не Фолу? Был бы рядом Ерпалыч…

Эх, Ерпалыч, шаман ты хитроумный – что ж с тобой приключилось-то?

А у самого дома нас поджидал сюрприз.

Весело скалясь, виляя хвостом и вообще всячески выражая свою радость по поводу нашего появления.

– Ты что, сбежал? – я присел перед псом на корточки; и серый беглец, вместо того, чтобы броситься лизаться, неожиданно кивнул.

Или это мне померещилось?

– Ладно, пошли, Сват-Кобелище, – медленно поднимаясь, я ощутил, что реальность вот-вот снова начнет трещать по швам. – Сейчас домой зайдем, пожрать сообразим…

Я пытался спрятаться в скорлупу привычных, обыденных слов, но получалось плохо.

На лестнице пес обогнал нас и уверенно остановился перед дверью той самой квартиры, куда меня определили Папа с Фолом.

За окнами смыкались ранние зимние сумерки, на кухне шкварчала яичница с ветчиной, которую взялся готовить Фол, а Сват-Кобелище бдительно следил за этим процессом, всем своим видом показывая: за вами глаз да глаз нужен, а то вы мне тут нажарите!

Валько-матюгальник ждать ужина не стал.

Ушел.

Трижды облобызав меня на прощанье.

Маленькое электрическое «солнце» под потолком, тепло, уют, дразнящий запах яичницы – чего еще человеку надо? Там, за стенами: снег, темень, жорики с архарами, тенью бродит в лабиринтах подвалов Миня, пропадает невесть где псих Ерпалыч, гниют в застенках Ритка с Фимочкой, а здесь – здесь тишина, покой, здесь мой друг Фол, и неизвестно как нашедший меня серый бродяга, и… и надо бы позвонить к себе домой! Есть ли там кто-нибудь? Хотя кому там быть? – разве что Идочке, и то навряд ли…

Глупо.

И даже более, чем глупо.

Но просто так сидеть в кресле и ждать яичницу я уже не мог, мне не терпелось сделать хоть что-то, а ничего, кроме этого, в сущности, бессмысленного и опасного звонка, я придумать не мог.

Телефон был старый, с потертым и треснувшим диском; толстый шнур от него гадюкой уползал в коридор, где и прятался в нору.