Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]

Это слово впервые прозвучало между ними. Будучи медиком и мануальным терапевтом в салоне, который посещают не только люди, она, конечно, с первого же раза поняла, что тело Кесселя — по всем характеристикам тело старшего. Кроме одной: он теплокровный. Он знал, что она знает. Говорить было незачем.

— Нет. Не тем, что я данпил. Я вообще не хочу поощрять вас к чему-либо.

— Да уж, работу вы себе не облегчаете. Вы не обещаете мне ни денег, ни райских наслаждений. Ведь не обещаете?

Кессель покачал головой.

— Вы не возьмете меня замуж, — продолжала Галя. — Не обеспечите иммунитет…

— Поверьте, если по моей протекции вам дадут пайцзу — вы погибнете наверняка очень быстро и безобразно.

— Да к черту пайцзу, я и не собиралась ее просить. Но вы даже не влюблены!

Суслик развел руками.

— Ну, так зачем мне соглашаться? Назовите хоть одну причину переспать с вами.

— Я буду очень благодарен, если вы согласитесь.

— И всё?

— Всё.

Галя фыркнула. Отступила на шаг.

— Посмотрите на меня, Эндрю. Мне тридцать восемь лет, я не красива ни по европейским, ни по азиатским меркам. Вы понимаете, что вы не первый, кто делает мне такое предложение? Почему-то многие впадали в одно заблуждение на мой счет: мол, если я умею доставлять огромное удовольствие одним массажем, то в постели это должно быть что-то чрезвычайное. Честное слово, это не так. Я ничего такого особенного не умею в постели, вам гораздо приятнее будет обычный массаж. Раза четыре люди предлагали мне такие деньги, от которых я просто не могла отказаться — и, хотя я их честно предупреждала, они все равно настояли на своем и выглядели разочарованными. Я просто медик второй категории. Я могу поддержать хороший разговор и добрую выпивку, а потом заставить мужчину забыть, что у него есть кости. Но не в кровати, а на этом столе. Вы готовы к разочарованию, Эндрю?

Кессель посмотрел на нее…

— Я не думаю, что мне нужно к нему готовиться. Ваши предыдущие клиенты хотели немножко другого. Но вот чего мне не хотелось бы — это обидеть вас.

Галя покачала головой.

— Вы меня и не обидели. Отвернитесь.

Суслик отвернулся, а когда она разрешила ему смотреть — увидел, что она сбросила свой черный закрытый купальник.

У нее и фигура была — типично азиатская и крестьянская: маленькие, но отяжелевшие груди с темными, расплывшимися сосками; короткие ноги, почти полное отсутствие талии — бока плавно переходят в мощные бедра. Фигуру не отягощал лишний жир — кроме того неистребимого женского жирка, которого нет лишь у самых чокнутых культуристок, глотающих «сжигатель» лошадиными дозами. Но ни работа, ни фламенко ничего не могли сделать с формой, заданной генами: Галя походила не на античную статую, а на доисторическую глиняную фигурку, созданную людьми, поклонявшимися земле как женщине и лепившими женщину из земли.

— Что вы теперь думаете?

— Что вы поразительно красивы, — спокойно сказал Кессель. И подумал, что она может ему не поверить. С другой стороны, они все-таки знакомы достаточно давно.

Он сел, протянул руку и коснулся ее груди с отчетливо видными псевдорубцами. Потом и провел ладонью по таким же растяжкам на животе женщины.

— У вас есть ребенок, — не спросил, сказал.

— Двое. Старший — ровесник вашему… оруженосцу. Не раздумали?

— У меня была дочь, — ответил Кессель. — Это пока не вернулось. Наверное, к счастью. Понимаете, я не знаю, что мне положено думать. Вы выглядите правильно. Как вы. Меня разве должно интересовать что-то еще?

— Наверное, нет, — Галя на миг опустила ресницы. — Берите халат и пойдём. Не здесь же.

Кессель словно очнулся. Массажный кабинет был отгорожен от пространства бани только стенкой-ширмой, совершенно условной, и за ней девушки-муравьи уже возились шумно со следующей жертвой конвейера. Возились не первую минуту — отчего же он со своим обостренным слухом данпила не слышал ни звука?

Не слышал, не замечал… он, привыкший делать по две-три работы параллельно и отслеживать при этом окружающую среду. Сосредоточился, называется. Он набросил халат и повернулся к Гале. И подумал, что вообще-то довольно смешно, что из них двоих внешний вид смущает именно ее. При том, что вовсе не она является живой иллюстрацией к эволюционной теории. Или обладательницей грудной клетки, переходящей непосредственно в позвоночник.

Когда Галя задержалась отпереть дверь в номер, он протянул руки и выдернул из ее волос обе шпильки.

— Что вам нравятся мои волосы — я знаю, — дверь-штора раздвинулась, Галя пропустила внутрь его, потом зашла сама и заперла сенсорный замок нажатием пальца.

Кессель осторожно положил шпильки на полочку возле двери в санузел, оглядел комнату. До сих пор он не видел ни одного из здешних будуаров, хотя подозревал, что выглядят они одинаково, отличаясь лишь цветом покрытия на полу и стенах, постельного белья и декоративных подушек, раскиданных вокруг матраса, лежащего прямо на полу — таким образом вся комната превращалась как бы в продолжение постели.

Галя зажгла две ароматические свечи и выключила верхний свет.

— Вам не нужно стесняться себя, — сказал Кессель. — Скорее уж мне.

Она хохотнула — немного нервно.

— Мне под сорок. У меня было два мужа, от каждого я родила по сыну. После них было еще два любовника и четыре клиента — здесь. Почему я чувствую себя как школьница?

— Вероятно потому, что я вам нравлюсь. Мне приятно это слышать, — он вдруг задумался. — Простите за нескромный вопрос — у вас были клиенты-старшие? Я вдруг сообразил, что это может быть просто физически опасно. Для вас.

— Нет, — ее передернуло. — И не будет. И с тем, кто мне не нравится, я не спала бы ни за какие деньги. Тут другое. Вы другой. Не потому что данпил, нет. Вы совсем по-другому на меня смотрите. Как будто бы я из золота.

— Вы из глины, — серьезно сказал Кессель. — В Библии ошибка, переписчики перепутали: на самом деле из глины вылепили Еву, а потом Бог дохнул на нее — и дыхание Бога было огненным. И глина стала вот такого цвета. Вы — первая женщина. А Адама сделали из вашего ребра, и потому он вот такой тощий и костлявый.

А про себя подумал, что ему придется быть очень-очень осторожным. Потому что глина не только звенит, но ещё и бьется. И мысль о том, что нужно быть осторожным, почему-то была приятной.

И он уложил Галю в подушки, как заботливый археолог укладывает неолитическую статуэтку в вату, и накрыл собой, опираясь левой рукой на матрас, чтобы не обрушиться на эту хрупкую глину всеми своими костями, а правой рукой начал исследовать все холмы и впадины, стараясь поймать будущий ритм — и вскоре знал уже, что он будет плавным и неотступным, как океанский прибой в хороший солнечный день, как давно любимая мелодия.