StEll Ir - Новый Мир. Часть I

«Ну вот ещё! Это кому вы там, друг мой? Мне? Во-первых, нет времени, а во-вторых, как вы себе это представляете? Я похож на зачаровашку-зомби, чтобы расхаживать после смерти? Честное слово, сами все психи какие-то! Хотя, конечно, Пегги…»

– …Я буду очень ждать. Посидим, поговорим, у меня ещё так много осталось не сказанного тебе… И приготовься, пожалуйста, я не в силах больше испытывать собственное терпение о твои сверкающие глаза. Будь же добр ко мне, по крайней мере один раз в жизни – отвернись к стене! Приговор оглашён полностью. Обжалованию подлежит по исполнении...

«Родные мои, товсь уже, please!»

Йён внезапно очень сильно заинтересовался стеной – как она там? Рассеяно обернулся и посмотрел.

Стена как стена. Бы плечами пожать. Серая в тон облакам и никому здесь ненужная. Даже ему. Непорядок – он строго коснулся челом её и осторожно вынул свободную руку. Незаметно коснулся, погладил… стали отчётливо видны трещины паутиною оплетающие весь сырой штукатур. Морщины? – йён на секунду задумался. Нет, скорей капилляры живые, в особенности когда по ним струится дождевая вода…

Позади задрожало эхо: «Огонь!»

Он рефлекторно дёрнулся, чтобы обернуться на одно из очень близких внутренне ему имён, но понял, что на этот раз обращение не к нему и ещё один раз внимательно посмотрел в расстилающуюся перед его взором серо-серую даль. Стена молчала, трещинки оживали весёлыми капиллярами. Дождь? Да, наверное. Им и не снилось, поди, крохотным, что когда-нибудь по ним побежит ещё и самая настоящая, самая пригожая для жизни пламенно-яркая кровь. Уже совсем скоро, подумал он, чувствуя, как закололо сердце под левой лопаткой, крошки-трещинки заметались ещё веселей и превратились в отчаянно посверкивающие молнии. Стена стала подаваться, наконец, осторожно распахивая свою глубину в молниеносные створы прохода.

«Вильгельм Тель, братко, завидуй уж! Сам стрелок ворошиловский, но чтоб так – все в одну…», редко понимал и часто беспокоился о том, сердце его находится где, теперь же точно знал и насовсем уже понял йён…

– Вход! – скомандовал Онейрохирург и первым шагнул к столу с начинающим чуть подрагивать смуглым телом.

Фиолетовое облако уже полностью рассеялось, и онейронавта теперь экстренно прогревали обволакивающие лучи света восстановительной нежности.

– Эстетика Сопряжения на рядовом критическом пороге! – доложил Онейропсихолог. – Возможно, получится…

– Правда? – младший Иммунобиолог вновь допустила нарушение служебной регламентации.

– Правда!.. – Онейрохирург вницал основной ток-импульс солнечного сплетения пациента через раскрытые ладони; он никогда не ставил прогноз-диагнозов, в своей деятельности он лишь констатировал факты...

Свет. Он не представлял себе возможности такого количества света вокруг. Солнце окружало его, а он был внутри этого солнца.

– Где… я?..

Он не умел видеть в солнце и закрыл от отчаяния глаза. Помогло. Не очень. За веками было светло. «Господи! Тьмы не вижу!», засмеялся где-то в нём отголосок какого-то не совсем понятно инородного происхождения. Он вдохнул изо всех сил и снова открыл глаза.

– Где… я?...

Больно. Глазам. И в груди от вдоха. Но постепенно он начинал прозревать. Ослепительный свет стал обретать контуры. Полыхающий пламень застывал углами и формами, двигался переливами, играл отдельными искрами. Он глотнул. Глоток обжог ему гортань раскалённым свинцом. «Золотом!», подсказал в нём всё тот же имеющий отдельную от его сознания свободу голос, «Скорей тогда уже расплавленным золотом…»

– Где… я?..

И только тогда понял, что не размыкал ещё рта. Он бился тщетно и вопрошал лишь внутри. Доброе лицо чистого света склонилось над ним в улыбке.

«Ангел?», подумал он.

«Жуткое средневековье!», строго отреагировал изнутри его пока единственный собеседник и оппонент, которым и являлся-то собственно, как всегда и скорей всего он сам или какая-то из его непонятных, непонятно свободных, но упорно мыслящих частей. Внешний же мир не нарушал тишины. Тишина переливалась тончайшей мелодией, окружала и проницала его насквозь. Он сделал напряжённое усилие над собой в попытке раскрыть губы – спросить.

«Не надо тревожиться больше!», ясный чистый голос явился словно одновременно и из его собственных глубин и из внешнего мира, «Вы очень далеко и в полной безопасности!».

Он облегчённо вздохнул и прикрыл глаза. И тут его легко тряхнуло изнутри об осколки памяти: серый мир, расстрел, психиатрический полигон. Память оживала фрагментарно-надломленными понятиями. Этих слов не было в этом окружающем его мире света, эти слова приходили явно лишь из его собственных тёмных бездн. Стена в трещинках, выгоревшая трава, всегда закатное солнце…

– Ну с этим, допустим, вы несколько погорячились! Солнце было таким же, каким оно было всегда. Лишь ваше воспалённое восприятие страдало этим вечным закатом…

Эта фраза была произнесена уже не изнутри, а извне. Тем, кто вообще-то до этого всегда находился лишь внутри... Он резко распахнул глаза и, превозмогая боль, повёл яблоками глаз. Рядом с лицом доброго света улыбки находилось ещё одно лицо. Ещё один алгоритм-производная от этого солнечного всё исполняющего света. Но он тут же зажмурился от вспышки света исходящей от этого второго солнечного сияния и единственной мыслью после встречи с ним у него остался вопрос: как этот болевой и ослепительный его собственный всегда фактор смог оказаться во внешнем, не контролируемом им мире?

– Контролируемом… Вполне и вполне… Отдыхай, малыш!.. – показалось вздохнул тот же голос, отдаляясь. – Восстановительное размещение по классу "Эстет-симпл_11", не позабудьте…

А он понял, что его собственные мысли как-то и почемуто и вполне очень естественно почти полностью прозрачны для окружающего его пространства…

Он открыл глаза. Свет окружения стал будто немного мягче. Второе лицо исчезло. Боль стихала от улыбки этого первого встреченного им здесь и явно доброго существа. Мозг тщетно искал среди известных дефиниций подходящее определение для осознания образа. «Медсестра… милосердия… миг света… или… или…», подбираемые понятия покинутого им мира были чем-то неуловимо схожи и во многом соответствовали образу, но лишь частично – выразить ощущения в целом все они всё никак не могли.

– Эйльли! – рассмеялся совсем по-детски этот очаровательно-чудный образ, склонившийся над ним. – Меня зовут Эйльли!

Ему показалось, что он с его покинутым им миром отличался от этих существ чистого света примерно столь же, сколь питекантроп отличался от милых и дорогих ему людей его оставшегося позади времени. Понимание этого настойчиво и постепенно наполняло его, несмотря на то, что он по-прежнему не мог определить даже приблизительно свои координаты во времени и пространстве.