Наталья О`Шей - Ангелофрения

Магдалина положила ему на плечо руку.

– Что тебя гложет? – спросила она. – Ведь там – тоже люди, которые нуждаются в помощи.

– Ничего не гложет, – ответил Роланд, глядя на карту. – Заказ как заказ. Весьма выгодный, если сравнить с теми запросами, которые приходят из уцелевших городов центра…

– Ну, тогда попутного тебе ветра. Или как там у вас говорят…

– «Попутного ветра» – так тоже говорят. Нам попутный ветер – в самый раз, еще нужнее, чем морякам.

– Тогда – самого попутного ветра.

– Мой ангел…

«Тион» отшвартовался от причальной башни. Ожили винты мотогондол по правому борту, разворачивая летающего левиафана, засверкало солнце, отражаясь в многочисленных иллюминаторах. Пришли в движение хвостовые рули, трубы ударили в небо тугими струями горячего угольного дыма. Над воздушным портом Мемфиса прозвучал протяжный, чуть сиплый гудок.

Путешествие началось.

На юг, вдоль сверкающей ленты Нила, в раскаленные пески Нубии.

– Правый – стоп, – командует Роланд, не отводя глаз от иллюминатора. Магдалина стоит за его правым плечом, затаив дыхание.

– Правый – стоп, – репетует вахтенный помощник, после чего перебрасывает рукоять телеграфа, передавая команду в машинное отделение.

– Поворот завершен, – докладывает рулевой. – Курс – сто тридцать.

– Малый вперед, – отдает приказ Роланд. – Высота – полторы тысячи.

Снова со звоном скользят по пазам хромированные рукояти телеграфа. «Тион» набирает ход, вместе с тем – и высоту.

Запруженная людьми площадь теряется из виду, в иллюминатор видно лишь синее небо.

Как бы она хотела, чтоб этот полет продолжался вечно. Над небесным дном, над городами и поселками, над пустынями, оазисами и скалами. Рядом с любимым… слушать его голос… любоваться статной фигурой… смотреть, как золотятся его волосы в солнечных лучах…

«Тион» пришвартовался к запасной башне на южной окраине Мемфиса. Здесь не было тех толп, которые осаждали воздушный порт. Роланд и Магдалина покинули «Тион», их встретили смотрители башни. Роланд бросил одному из смотрителей монету, и через пять минут их уже вез экипаж к особняку Матвея Эльвена.

У ворот Роланд и Магдалина попрощались.

– Это ненадолго, – пообещал он, грустно улыбаясь. – Все беды растают, как дым. Скоро наши дороги снова сплетутся в клубок.

Магдалина зажмурилась, глаза жгло от выступившей на них горькой влаги.

– Я буду ждать тебя! – сказала она, не открывая глаз.

Скрипнули створки ворот. Застучали копыта: экипаж с Роландом удалялся.

Птицы кружили над Нилом. И было их несметное множество. Какая-то странная, смешанная стая: воробьи, чайки, дикие гуси, аисты и цапли. Словно разноликая и говорящая на разных языках орда беженцев. Та же суета, та же неприкаянность, тот же гомон.

Наверное, с наступлением весны гуси, аисты и цапли должны были улететь на север. Наверное, они остановились на отдых, облюбовав мелководье.

Наверное.

Магдалина шла по пустынной набережной к ограждению. Когда-то тут было не протолкнуться из-за уличных торговцев. Торговлю «с земли» запретили, все ресурсы взяли под государственный контроль: чрезвычайное положение. Одинокий конный полицейский удалялся в одну сторону, а мальчишка – продавец газет – брел с пачкой «Царского обозревателя» в другую. В газетах печатали дурные новости. Газеты были черны, как небеса на юге.

Магдалина не сводила глаз с птичьего вихря. Его движение, неутихающий крик и мелькание перьев гипнотизировало, звало вверх, манило в незамаранную (пока не замаранную) вулканическим дымом синеву над древним Мемфисом.

Наверное, и ей полагалось улететь вслед за аистами.

Но события последних дней тяжким грузом упали на плечи. Сломали крылья, пригвоздили ледяными стержнями боли и тоски к земле. И хотелось взобраться на парапет, запрокинуть голову, а потом шагнуть в пустоту.

Если небо не примет ее, то это сделает река.

Река мелка у берега, и течение ее неспешно, величественно.

Но Магдалина совсем не умеет плавать.

Чужих людей Магдалина ощутила с порога.

Не аромат дорогого кофе и корицы встретил ее в гостиной, а настораживающая смесь из запахов незнакомых парфюмов, пота, кожи, пыли и чесночного перегара. Как будто толпа из воздушного порта переместилась под крышу особняка Матвея Эльвена!

Матушка Птанифер, согнувшись в три погибели, подметала в гостиной пол. Дед Арух, щуря подслеповатые глаза, целился ключом из потемневшей бронзы в отверстие на корпусе настенных часов; у него сильно тряслись руки. Увидев племянницу хозяина дома, старик проворно встал во фрунт. Магдалина жестом позволила ему вернуться к безуспешным попыткам завести часы.

Со второго этажа доносились приглушенные голоса. В канделябрах горели все свечи, как будто из дома настойчиво гнали ночь, а она цеплялась когтями теней за углы, за раскачивающиеся на сквозняке портьеры и пряталась под мебель.

– Кто у нас здесь? – спросила Магдалина слуг.

– У нас нет разве только Лукавого, – ответила, с очевидным усилием выпрямляя спину, матушка Птанифер. – Господин Эльвен принимает важных господ в своем кабинете. Да, дорогая! – пожилая служанка понизила голос: – Ты ведь не знаешь. Хозяина сегодня едва не отправили на Небо проклятые безбожники! Но ангелы были милостивы!

Магдалина присела на край дивана.

– С дядей все в порядке? – спросила торопливо.

– Милостивы ангелы, говорю тебе, дитя, – матушка Птанифер округлила глаза. – Но господину нашему пришлось нелегко, поэтому он продолжил работать дома. Трудится он, трудится, себя не жалеет.

– Я сейчас же поднимусь к дяде и все выясню сама! – Магдалина вскочила с дивана и кинулась к лестнице.

– Дитя, ну по мусору! Ну как же так! Только подмела! – запричитала ей вслед матушка Птанифер.

В коридоре на втором этаже на расставленных вдоль стен стульях сидели люди.

– Мадемуазель! Мадемуазель! – поднимались посетители Эльвена со своих мест, едва завидев ее.

И снова – мундиры чиновников и военных. Костюмы коммерсантов. Халаты восточных купцов.

Хороша очередь – от дверей спальни Магдалины до входа в дядин кабинет!

Блеск перстней на толстых пальцах, золотая шнуровка эполетов, мерцание орденов на мундирах. От купцов пахнет не только парфюмами, но и нездешними специями, – у Магдалины острое, кошачье обоняние.

Они точно сошли с портретов в фамильных галереях. Все немолоды, от обеспокоенности и вечных забот глаза их потускнели и выцвели. Седые бороды и усы, алые пятна экземы вокруг мясистых носов, склеротичные сеточки вен, блеск стекол пенсне и очков…

Взгляд Магдалины невольно задержался на молодом чиновнике в скромном мундире. Смуглая кожа уроженца юга, синие глаза северянина. Гладко выбритая голова в традициях жрецов Старого Царства, в руках – фуражка с гербом Мемфиса на кокарде. Муниципальный служащий.