Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 12

Даже металл не вечен, ответило дерево. Однако мы с тобой живы и разговариваем. Возможно, мы могли бы стать друзьями.

Если ты этого хочешь. У меня не было друга уже очень, очень давно.

Да будет так, провозгласило дерево. Устраивайся вблизи, и продолжим беседу. Ты упомянул, что некоторые люди верили в деревья как в своих преемников. Означало ли это, что деревьям уготовано занять на Земле место человека?

Именно так. Уже несчетные века назад люди предвидели, и с достаточным на то основанием, что человечество рано или поздно придет к последней черте, а освободившееся место займет кто-то другой.

Почему? Почему освободившееся место должен кто-то занять?

Не могу дать точного ответа. Твердого логического обоснования не было и нет, но все, вероятно, верили, что на планете должен быть какой-то господствующий вид. В такой роли до человека выступали динозавры, а еще раньше трилобиты.

Мне не приходилось слышать ни о тех, ни о других.

Ни те ни другие не добились успеха, продолжил Генри. Динозавры были огромными, и их было, вероятно, не так уж много. Трилобиты были крошечными, и их была тьма-тьмущая. Но главное в том, что и трилобиты, и динозавры вымерли.

И человек занял место динозавров?

Не сразу. Не мгновенно. Это заняло определенное время.

А теперь моя очередь? Я, дерево, теперь господствующий вид?

Похоже, что да.

Странно, объявило дерево, но мне никогда не случалось думать о себе как о ком-то господствующем. Может быть, ныне вообще слишком поздно, и господство утратило свое значение. А что, в эпоху трилобитов, динозавров и людей это было не так?

Не могу судить о трилобитах, они были глупенькие, ответил Генри. Динозавры тоже умом не отличались, но ими руководил голод. Они пожирали все, что подвернется. А люди руководствовались уже не голодом, а жаждой — жаждой подчинить себе всю планету.

Мы не ведаем ни голода, ни жажды, отозвалось дерево. Необходимое нам пропитание мы добываем из почвы и из воздуха. Мы никому не мешаем, у нас нет врагов, и мы сами не враждуем ни с кем. Ты, должно быть, заблуждаешься: если господствующему виду нужны голод и жажда, мы никогда им не были и не могли быть.

Тем не менее ты думаешь, ты разговариваешь.

О да, этому мы научились в избытке. Когда нас было много, Земля то и дело содрогалась от взрывов нашей болтовни. Мы были самыми мудрыми на Земле, только не сумели использовать свою мудрость. У нас не нашлось способа ее использовать.

Быть может, ты поделишься со мной каплей этой мудрости? — попросил Генри.

Ты опоздал, ответило дерево опечаленно. Меня одолевает старость. Старость, а вместе с ней глупость и забывчивость. Не исключено, что для поддержания мудрости требуется общество, совместные усилия, совместная мысль, общие разговоры. У меня здесь нет общества. Ты явился слишком поздно, мой новообретенный друг. Мне нечего тебе предложить.

Очень жаль, отозвался Генри.

Вот и еще один провал, добавил он про себя. Трилобиты, динозавры, люди — все потерпели провал, по крайней мере, здесь на Земле. А теперь и деревья. Мудрость сама по себе бесполезна. Если ее нельзя применить, она попросту не нужна.

Ты встревожен, заметило дерево.

Да, встревожен, согласился Генри. Хотя мне самому непонятно почему. Мне ли было не знать, чем все кончится…

Тимоти откинулся на спинку кресла, вытянув ноги перед собой во всю длину, и сказал:

— Наконец-то, прожив в центре почти полгода, я начинаю понимать, что тут происходит. Учу базовый галактический язык. Конечно, я многим обязан Хьюго. Он помогал мне с самого начала, был гидом и советчиком, знакомил в первую очередь с теми, кто тоже мог мне помочь…

— Да не верь ты его разглагольствованиям! — воскликнула Эмма, обращаясь к Инид. — Своих привычек он не изменил ни на йоту. Сидит себе в кабинете целые дни напролет и даже к столу не выходит, так что ребята из команды Хьюго принялись таскать ему еду наверх. А теперь робот, что прилетел вместе с вами, по дурости взял этот труд на себя…

— Робот, — вставил Хьюго, — помощник поистине неоценимый. Ребята с ног сбивались, чтобы и с кухней совладать, и по дому управиться, а робот немедленно взял самое трудное на себя. Он волшебник по поварской части, а уж его сноровке можно только позавидовать…

— Какой он волшебник, — проворчал Хорас с дальнего конца комнаты, — если готовить седло барашка до сих пор толком не научился!

— Ты когда-нибудь прекратишь жаловаться? — едко спросила Эмма. — То кухня тебе не нравится, то что-нибудь еще. Или забыл, что тебе говорил Тимоти, когда согласился взять нас сюда? Веди себя как следует, не причиняй неприятностей другим — вот и все, что он просил. Неужели тебе это трудно?

— А еще он потребовал, — завопил Хорас, — чтобы я держал рот на замке. Все, что нужно, мол, это держать язык за зубами…

— Не могу сказать, — заметил Тимоти, — что ты справляешься с этой задачей.

— Брось, Тимоти! — воззвала Эмма. — Не считая жалоб, он ведет себя не так уж плохо. Не сделал и шага за границу участка, не поссорился ни с кем из соседей, даже с самыми отъявленными уродами. Право, не понимаю, почему бы вам не ужиться.

— Что до меня, — подала голос Инид, — я согласна вообще не выходить с участка. Усадьба просто великолепная. Не считая гор вокруг, не вижу почти никакой разницы с Гопкинс Акром.

— Вы правы, Инид, — сказал Коркоран. — Одно из самых уютных домовладений, какие я когда-либо видел. И очень напоминает Гопкинс Акр. Конечно, мы с Буном пробыли там недолго, и все же…

Бун не поддержал эту тему. Его интересовал Конепес.

— Не представляю себе, — обратился он к инопланетянину, — как ты догадался, что звезда с крестом приведет нас сюда.

— Однако я объяснял, — грохотнул Конепес. — Крест внушил мне идею, что место сие особенное, и я задал неводу данное направление.

— Не ты ли предполагал, — напомнил Коркоран, — что крест означает предостережение, совет держаться подальше?

— Однако могло быть и так, — не стал спорить Конепес. — Иногда я питаю склонность к рискованным предприятиям.

— Могу лишь радоваться, что вы пошли на риск, — произнес Тимоти. — Мне было одиноко. Представители иных рас заботливы, тактичны, но семью они заменить не могут. А теперь семья, вернее, то, что от нее осталось, снова в сборе.

— О Генри так ничего и не слышно? — поинтересовалась Инид.

Ответил не Тимоти, а Хорас:

— Ни ползвука. С вашим Генри никогда ничего не поймешь. Что бы вы ни твердили, он просто-напросто призрак. Да еще и шныряющий туда-сюда.

— Опять ты распускаешь язык! — упрекнула Эмма мужа. — Никогда ты Генри не жаловал, говорил о нем всякие гадости. Я-то надеялась, что ты хоть теперь изменишь этой привычке. Может, его и в живых уже нет…