Ц. Цыбиков - Слишком много колдунов

Это слово он выкрикнул трижды. В последний раз — с радостными интонациями узнавания. Друзья остолбенев следили за задумчивой кривой, по которой куратор службы поставок двигался к ведомой только ему цели. Отчётливо и разнообразно запахло спиртным.

— Пятьдесят франков за, — быстро сказал Аслан.

— Отвечаю сотней, — немедленно откликнулся Питер.

— Друг называется, — сказал Аслан.

В этот момент Жак остановился посреди гостиной. В его левой руке был зажат плакат, явно откуда-то содранный.

— Друзья, — сказал он. — Мы!

— Так, — сказал Аслан.

— Пригла…шены! — закончил Жак. Слово далось ему с трудом.

— Польщён, — сказал Питер. — Аслан, ты польщён?

— Куда? — спросил Аслан.

— В уборную! — ответил Жак. Он бросил плакат на пол, старательно наступил на него ногой и подчеркнуто прямо пошел, действительно, в уборную. По дороге господин свободный финансист весьма причудливо сочетал своё в высшей степени нетривиальное поведение с банальностью оглашаемых им истин. Так, Питер и Аслан узнали, что мир — дерьмо, любовь — обман, и одни вы у меня остались.

— Боюсь, что-то серьёзное, — сказал Питер.

— Да, — сказал Аслан. Он разглядывал плакат, поднятый им с пола. — Давненько он не возвращался домой так феерично. Дня два как минимум.

— Богемная жизнь, — лицемерно вздохнул Питер. — Светский лев.

— Самое ненавистноеееее! — горько орал Жак уже из уборной. — Что может быть между славным, обеспеченным мужчиной и красивой женщиной, так это дррружбаа!

— Ведь дррружбаа! — перекрикивая шум воды, кричал он, — это гаррантия отсутствия плотской любви!

— Гарантия отсутствия, — задумчиво повторил Питер. — Он тоже записывает слова?

— А! — сказал Аслан, переворачивая плакат. — Понял.

— Потому что др-р-ружба-а!!! — на этих словах Жак чем-то грохнул, — эт-та святоэ!

После этих слов всё затихло. Аслан прислушался.

— Он плачет? — спросил он.

— Его тошнит, — лаконично ответил Питер.

— Ага, — снова сказал Аслан и начал читать вслух. — «Нони Горовиц в главной роли в реинкарнации легендарного мю-зик-ла „Ромео и Шарлотта, или Осень в Новом Йорке“. В рамках месяца празднеств по случаю коронации Её Величества королевы Изабель. Воссоздано по личным воспоминаниям примы».

— Примы? — спросил Питер изумлённо. — Нони прима?

— Успешная и молодая прима, — подтвердил эвакуатор. — Вот что пишут хамы в «Комаре»: «Вопрос: как вам удаётся выглядеть так молодо?».

— Это не хамство, а просто глупость, — заметил Питер. — Нежная, с пушком.

— Ответ: «Прима не говорит ни слова, а просто прикасается пальцем к голове».

— Здорово, — сказал Питер. — Поставила на место.

Аслан бросил читать газету.

— Я думаю, она предложила ему дружбу и статус плутонического поклонника, — сказал он. — Это унизительно, согласен. С другой стороны — после премьеры она станет звездой, а он останется тем, кем был.

— То есть жадным пьяницей и дебоширом, — с отвращением закончил Питер. — Кстати, что значит «плутонический»?

— Это значит, без близких физических отношений, — сказал Аслан, листая странички в своём планшете. — Если я ничего не… А, вот. Происходит от названия планеты Плутон, орбита которой наиболее удалена от солнца.

— Понять её можно. Я бы тоже держал такого…. удалённо, — пробормотал Питер.

Аслан снова укоризненно глянул на него, но ничего не успел сказать, потому что появился Жак. Он был чист, нетрезв, помят, со слегка заплывшим глазом (с утра) и очень деловит.

— Чего сидим? — требовательно спросил он. — У нас мало времени. Через пятнадцать минут мы должны быть в театре на Буальдьё.

— Жак, премьера завтра, — сказал Аслан и щелкнул пальцем по плакату.

— Прекрасно, — ответил Жак через секунду и упал лицом вперёд.

Несколько секунд Питер и Аслан молча смотрели на недвижное тело друга.

— С тебя пятьдесят франков, — сказал Питер.

На следующий день разговор за поздним завтраком Жак опрометчиво начал с претензий.

— Можно подумать, — сказал он, разглядывая стакан холодной воды, стоявший перед ним, — вы сами никогда не напивались.

Аслан поднял брови.

— Мы?

— Я не разбивал зеркал, — сказал Питер. Он перевязывал пояс ремесленного фартука потуже.

— Не ломал вешалок, — добавил Аслан. На нём тоже был фартук.

— И не засыпал в зале лицом в пол, — бессердечно подытожил Питер. Они не были склонны к деликатности, потому что, во-первых, оба были в рабочих фартуках, а рабочим не пристало миндальничать, а во-вторых, они только что разгрузили подводу с досками и переправили их на чердак, вдвоём и без Жака.

— И было-то всего один раз, — сварливым голосом сказал Жак в окно.

— Три, — сказал Питер.

Жак поглядел на Аслана.

— Не спорь с ним, — мягко посоветовал тот. — Я и так уже должен ему пятьдесят франков. Опять. Которые ты должен мне, если по справедливости. Если тебе знакомо такое слово — справедливость.

— Моё сердце разбито, — сообщил Жак.

— Ладно, — согласился Аслан. — Черт с ними, с деньгами. Лишь бы ты был счастлив.

— Я не буду счастлив, — сказал Жак.

— Она тебе ничего не обещала, — сказал Аслан.

— А я ни на что и не рассчитывал, — сказал Жак.

— Плюнуть, растереть и забыть.

— Именно, — сказал Жак и осторожно встал из-за стола. — Я пойду оденусь и подышу на улице, а вы подумайте над вечерними нарядами.

— А что тут думать? — сказал Аслан.

— Никаких мундиров, — твердо ответил Жак, поднимаясь по лестнице.

Питер длинно фыркнул.

— Что? — сварливо спросил Аслан.

— Не далее как вчера, — с нарочитой серьезностью сказал Питер, — я обнаружил на чердаке замечательный сиреневый фрак.

Аслан молчал.

— Но вот беда, — продолжал его друг. — Оранжевая бабочка от этого фрака куда-то запропастилась. Возможно, сердобольные друзья, не желающие мне позора. Но скорее всего моль.

— Хватит болтать, — сказал Аслан хмуро. — Что там надо сколотить на чердаке, ты говорил?

— Я сам сколочу, — быстро сказал Питер.

— Я хочу поучаствовать, — упрямо сказал Аслан. — Выходной всё же.

Питер некоторое время смотрел на него задумчиво, затем произнёс:

— Хорошо. Смотри, вот чертёж.

— Чертёж? — эвакуатор прищурился.

— Да. Чертёж. Спасибо, кстати, за идею. Надо будет разобрать крышу с торца, а внутри чердака застелить те доски вдоль. Сплошным ровным настилом, во всю длину чердака, по центру от края до края, очень ровно.

На листе бумаги были изображены две параллельные линии от края до края.

— Не понимаю, зачем, — признался Аслан, разглядывая рисунок, будто пытаясь найти в нем что-то ещё. — Настил ладно, но почему он только по центру? Зачем разбирать крышу? Ты будешь менять слуховое окно?

— Да, менять, — не задумываясь подтвердил Питер. — А то оно слишком ээээ… узкое.