Юрий Бурносов - Право хотеть

К пятому курсу театрального института Катя Мышкина окончательно убедилась в ошибочности своего выбора профессии. Быть актрисой оказалось совсем не увлекательно, ни капельки не гламурно и — самое обидное — финансово не так выгодно, как она думала перед поступлением. Высшим достижением карьеры Кати стала роль Снегурочки на новогоднем утреннике, а кое-какие деньги перепадали с ведения корпоративов и раздачи рекламы у метро. Можно еще, конечно, податься в модели: вертеть задницей на автосалонах и вышагивать по подиуму (внешность у Кати подходящая, стройная фигурка, большущие карие глаза, вьющиеся каштановые волосы, да и рост не подкачал, метр девяносто — если на каблуках), но оттуда, по мнению Кати, рукой было подать до всяческих эскорт-служб и прочих завуалированных видов проституции.

Торговать телом Катя брезговала, отвергая домогательства как старшекурсников, так и старых похотливых козлов-преподов. Поэтому она и прозябала в обшарпанной общаге, с тремя такими же дурами-провинциалками, приехавшими покорять столицу — когда их одногруппница Маргарита Сафьянова, известная на весь институт блядь, снималась в молодежном сериале «Девчонки Космо» и жила с режиссером Михаилом Сторицким, который и пропихнул Сафьянову играть Лауру с самим Глининым в «Петрарке».

Бывшая жена Сторицкого (то ли третья, то ли четвертая по счету) Нелли Васильевна вела в институте сценречь, и к Мышкиной относилась с особой симпатией. Катя одно время даже мечтала, что тетя Нелли, как ее звали студенты, поможет пробиться — ну хоть в массовку, хоть в эпизодик! — к ее оскароносному супругу, но постепенно надежды эти развеялись, будто дым. Ну разве что где-то, глубоко-глубоко, Катя в тайне от самой себя продолжала верить в чудо…

И чудо произошло.

Катя как раз обдумывала будущую карьеру секретарши — английский она знала, оставалось научиться печатать, — когда ей позвонила Нелли Васильевна.

— Катенька, деточка, извини, что так поздно, — томно, растягивая гласные произнесла она. — Ты бы не хотела сняться в эпизоде у Мишеньки? Какой-то детективчик по мотивам Дюрренматта. Там утвердили эту дурочку Сафьянову, а она возьми и откажись. Но ехать надо прямо сейчас. Ну что, дорогая моя?

— Да, конечно, — чуть охрипнув от волнения, выговорила Катя. На часах ее было полвторого ночи.

Спящий город мелькал за окном такси, и Катя, дыша мелко и часто, словно роженица, пыталась вспомнить все, что знала о Сторицком и его творческом методе. В голову лезли только бесконечные «Оскары», «Пальмовые ветви», «Медведи» и «Золотые глобусы», которые Сторицкий наполучал за последние лет шесть — с тех пор, как открыл миру гений Саввы Глинина. Дуэт Сторицкого и Глинина, пели дифирамбы критики, перевернул современное представление о кино. От «Догмы-95» фон Триера — к «свободе от догм» Сторицкого. Глинин — это алмаз, а Сторицкий превращает его в бриллиант совершенной огранки. Союз двух гениев: от эпизодической роли Наполеона в исторической драме «Трафальгар» к блистательному графу Монте-Кристо и невероятному, совершенно безумному Антонию…

На выходе из костюмерной Катю встретил усталый, с красными от недосыпа глазами, помреж. Он всучил ей страничку сценария и пробубнил:

— На площадке через полчаса.

Катя быстро проглядела сценарий. Роль была без слов (ну конечно, а на что ты рассчитывала?) — случайная девушка, которую использует отчаявшийся детектив как приманку для серийного убийцы. Особого мастерства роль не требовала — всего лишь пройтись по тротуару, после чего ее хватал за горло маньяк и утаскивал в подворотню. Само убийство оставалось за кадром.

— Подождите, — позвала Катя помрежа. — А с кем я буду работать? Кто играет маньяка?

Помреж наградил ее взглядом типа «дура, что ли?» и сообщил:

— Глинин, кто ж еще!

— Ох! — У девушки перехватило дыхание. — А я смогу с ним увидеться? Порепетировать?

— Нет, — отрезал помреж. — Только на площадке. Иди готовься.

За полчаса Мышкина обсудила с оператором, с какой скоростью ей идти, чтобы не выпасть из кадра, раз десять прошлась по маршруту, отрабатывая беспечную походку слегка подвыпившей девицы, и спросила у каскадеров — двух могучих качков, одетых почему-то в белые халаты, — не потребуется ли от нее особых навыков, ну, упасть там по-хитрому, или кувыркнуться — каскадеры молча покачали головами, а один из них, тот, что постарше, положил Кате на плечо тяжелую ладонь и сказал: «Не боись, дочка, если что — мы рядом», и в глазах его мелькнуло что-то похожее на жалость, отчего Кате стало не по себе.

На площадку она вышла с колотящимся от испуга сердцем, потными ладошками и слабостью в коленках. «Дублей не будет, — сообщил ей помреж перед самым выходом. — Сторицкий снимает всегда с первого раза. Запорешь съемку — пиздец тебе, будешь в кино разве что уборщицей работать. Поняла?» Катя кивнула, хлопушка клацнула, невидимый за сиянием софитов Сторицкий грозно рявкнул в мегафон: «Мотор!» — и Катя пошла.

Перед глазами все двоилось. В ушах дикарским тамтамом грохотал пульс. Улица покачивалась. Вместо беспечной походки получалось вульгарное вихлянье бедрами. Щеки пылали от стыда. Я все запорола, думала Катя, по-пьяному старательно переставляя ноги. Я всех подвела. Мне пиздец. Ну и ладно. Ну и пусть. Стану секретаршей. Обидно-то как — такой шанс!..

Глинин схватил ее сзади. Сильно, резко, грубо. Мышкина даже вскрикнуть не успела — одной рукой гений зажал ей рот, а другой обхватил за шею и придавил. По-настоящему придавил, совсем не так, как на парах сценического боя. Катя захрипела, задергалась, одна туфелька слетела с ноги и брякнулась на асфальт, а Глинин уже тащил ее в подворотню, смрадно и жарко дыша в ухо. Мамочка, успела подумать Катя, он же сейчас меня убьет! Взаправду, по-настоящему! Он же псих, а не гений!

В глазах у нее потемнело, но тут раздался треск, запахло озоном, и руки Глинина тут же обмякли. Гениальный актер рухнул на землю, увлекая за собой Катю, а над ними нависли два могучих силуэта в белых халатах.

— Как ты, дочка? — спросил каскадер постарше, пряча электрошокер. — Цела?

— Ага, — кивнула Катя и потеряла сознание.

Через мутный пластик мир казался расплывчатым и туманным. С каждым вдохом голову Кати наполняла приятная легкость и эйфория, как от шампанского с коньяком — коктейль «Северное сияние», его Катя попробовала, когда они праздновали первую сессию, а потом Катя рассталась с невинностью на грязной лестнице общаги (оплывшие ступеньки и занозистые перила) с Гариком с кукольного факультета — его потом отчислили с третьего курса за два коробка анаши…

— Пожалуй, хватит, — сказал доктор и отнял кислородную маску от лица девушки. — Как самочувствие, красавица?