Юрий Бурносов - Право хотеть

Ощущение опасности застало его врасплох, когда Саша был занят приведением своей внешности в порядок — нет, он и так уже выглядел дураком, но если не отряхнуться после такого душа — станешь в глазах прекрасной дамы совсем уж окончательным неуклюжим идиотом. Тем более, что она так внимательно смотрит… Поэтому он только в самую последнюю секунду успел увернуться от падающей с крыши ледяной… ну, если не смерти, то реанимации, как минимум. Конечно, упал — очередной раз, уже неоригинально — получил чувствительный удар по руке. А когда пришел в себя и поднялся — ее уже не было рядом.

Надо же, ушла.

С первого взгляда — это опять же, обратитесь к Горгоне, если данный вопрос всех так волнует. Она, вон, отвлеклась на секундочку — и тю-тю, нет головы. Ни красота не спасла неземная, ни очарование божественное. Интересно, признавался ли ей Персей в любви, прежде чем голову отрезать, а?

Поэтому меня очень занимает философский вопрос выбора. Мировая история — да Бог с ней, не мы ее делаем, не мы ее уничтожаем. Вопрос об отдельной человеческой личности вообще не стоит — это всё равно, что жалеть каждого муравья, на которого наступаешь, гуляя в парке. А вот как поступить, если профессионализм делает гадость тебе самой? Оказывается, несправедливость — это так обидно. И абсолютно нерадостно.

И я, блин, начинаю понимать все провожающие меня человеческие ненавидящие взгляды. Если с внезапностью и — тем более — с романтикой смириться вполне можно, то вот это ощущение отбираемого из рук надкушенного яблока — кисленького, самого душистого и зеленого, как семиринка — хуже быть ничего не может.

Я честно зарядила пистолет, я дважды перечитала инструкцию. Я тщательно выяснила историю вопроса. И ничего хорошего мне не светит в случае малодушия. Но, черт побери, на одной чаше весов — безупречная работа и почти уже выстраданный билет на свободу, а на другой — то самое надкушенное яблоко.

Мое яблоко. В первый раз не помню, за сколько лет. Когда весь мир вокруг казенный, ужасно отдавать не хочется. Никому. Даже Богу, или куда они там отправляются, следуя по пути своих ниточек.

Паранойя накрывала Сашу, как никогда. Не помогали даже фильмы ужасов — вместо зловещих мертвецов и инфернальных монстров ему каждый день снилась Женя. Точнее, ее отсутствие. Как будто ее нет в сети. Как будто она не берет трубку. Как будто она говорит — «мы больше не увидимся».

Он набирал ее номер снова и снова, звал на свидание, и готов был на край света и навсегда. А она ускользала, отмалчивалась, тянула время. А если встречались — на полчаса, не больше — опускала свои огромные черные глазищи и смотрела в пол. Или в стол. Мимо. Не на него.

Он маялся, и бил свою паранойю по щекам, выгонял ее из души поганой метлой, и еще вслед орал что-то очень обидное.

Он как-то встретился с Женей в метро — на той самой станции, куда однажды совсем не хотел спускаться — и уронил ей на ладонь серебряное колечко с прозрачно-искристым зеленым камнем. Как семиринка. И попросил остаться с ним навсегда.

Всё было, как и положено. Внезапно. Романтично. И ужасно несправедливо.

Шестнадцатого марта две тысячи десятого года левая рука смерти, локация — Земля, трехмерное измерение, перестала существовать.

А может, умерла.

Киев.

Январь 2006. Диссертация Христофора Коула

Первый раз термин «Мир-паразит» был использован профессором Джонатоном Харрером в статье «Чужие среди нас», напечатанной в «Шанте-лева» пять лет назад. После чего, такое явление, как феномен параллельного паразитирующего на других мирах мира, вошла в моду среди ученых. И это неудивительно, потому как, если прежде, мы могли всего лишь фиксировать показания очевидцев, о вдруг непостижимым образом удлинившемся коридоре в учреждение, или о появившейся невесть откуда комнате, которой прежде на этом месте не было, о возникающих и исчезающих зданиях, памятниках, садах, попасть в которые во все времена было возможным лишь в измененном состоянии сознания: (находясь в состоянии сна, алкогольном или наркотическом опьянении, пребывая в тоске или растерянности). Все похожие случаи автоматически классифицировались как зеркальные эффектам нашей вселенной, благодаря которым, срабатывал эффект Алисы и не желающие того люди, проникая в потусторонний мир, бродили там какое-то время ища выход, а найдя уже, как правило, не могли повторить свое путешествие. О чем-то подобном повествуют материалы взятые из фольклора (посещение страны фей, перемещение в далекое прошлое, пр.).

При этом профессор Джонатон Харрер впервые делает различие между параллельным миром (в дальнейшем ПМ), в который попадает человек из нашего мира, и миром-паразитом (в дальнейшем МП), замечая в частности, что МП — это изначально не населенный мир. Это пустое пространство, причем внешне скопированное с чего-то узнаваемого в нашем мире. Например, если речь идет о лишней комнате в гостинице (нашумевший случай), то фальшивая комната будет точно такая же, как и все остальные номера. В приводимом профессором Харрером случае, говорится о поддельном гостиничном номере 13, который возник между номером 12 и 13, причем там, где разместить комнату не представляется возможным, поскольку правая стена номера 12 одновременно является левой стеной номера 13.

«В случае, когда „мир-паразит“ являет себя нашему миру в виде какого-либо предмета, до сих пор замечены лишь неодушевленные предметы, как правило, помещения, так вот, в случае если вы обнаружили напротив своей калитки неизвестный вам прежде сад, за воротами которого вдруг раскинулась пустыня или возник морской пляж — это ни в коем случае не мир-паразит, так как „мир-паразит“ — это всегда довольно точная копия с реальности. И, скорее всего, соприкоснувшись с „миром-паразитом“, вы рискуете равнодушно пройти мимо этого явления, не обнаружив в нем чего-либо хоть сколько-то странного».

«Комната как комната, ничего примечательного, — подтверждает слова профессора, свидетель из Марборта, проведший около шести часов в мире-паразите, и давший затем показания представителям научного института им. Г. Л. Тори. — В то лето я гостил у своей тетушки в загородном имении „Эдельвейсы“ местечка Марборт. Я всего неделю как приехал и не успел освоиться в старинном особняке, занимаемом моей пожилой родственницей и ее приживалками, так как с первого же дня, поехал на ферму к старому приятелю, и почти пять дней проторчал там. Я вернулся в „Эдельвейсы“ в состоянии легкого опьянения, тети не оказалось дома, я взял бутылку коньяка, лимон, сигары и расположился, как мне тогда показалось, в бывшем кабинете дядюшки, читая какую-то книгу и покуривая.