Сергей Беляев - Истребитель «17-У»

— Ну и что же?

— Я ему ответил.

— Когда же ты по-ихнему разговаривать выучился?

— Очень просто. У них трактир-то почти что на открытом воздухе. Посмотрел я на небо, а над самыми нашими головами звезда — и так она красным цветом и переливает. Показал я на эту звезду и говорю: «Вот она, наша голубушка, наша красная звезда. И знайте, товарищи, что и самолет наш называется «Красная Звезда».

— Ну что ж, тебя поняли?

— Разумеется, поняли. Большой среди них разговор поднялся, а Шарль заметил мне, что зовется та звезда «Мира». Образованный народ! Удивительно, как это он название ей знает! Я ничего не имею против. Совершенно правильно. Наша звезда мирная. А Шарль смеется. «Мира», — говорит, — значит «удивительная». Я и с этим согласился. Потому что «Красная Звезда» всему миру удивление.

Лебедев выразил одобрение:

— Сумел агитнуть! Молодец! Придет время, Андрейко, и не одна наша «Красная Звезда», а тысячи их будут перелетать через моря и океаны. Они сотрут границы, и все народы будут жить одной семьей.

— Итак, завтра мы вылетаем? — спросил Лебедев Этербека.

Они сидели под тенью мангового дерева и наслаждались послеобеденным отдыхом.

— Да, — ответил бельгиец, отхлебывая из маленького стаканчика смесь виски с содой. — Но вы хотели мне передать что-то очень важное, мосье Лебедефф.

— Я хотел с вами переговорить. Но… разрешите мне быть откровенным и простите мой скверный французский язык. Я учился почти что самоучкой…

— Я слушаю вас, — подчеркнуто вежливо заметил бельгиец.

— Я бы говорил с вами раньше. Но вы как-то уклонялись от разговора со мной. В ваших вежливых выражениях я подмечал, простите, какую-то скрытую неприязнь ко мне. Я не отношу это лично к своей особе. Скорее здесь скрывается некоторое предубеждение…

Бельгиец стал обрезывать кончик вынутой сигары и небрежно заметил:

— Если вы хотите спорить со мной на политические темы, то я заранее от них отказываюсь.

Лебедев не показал вида, что его затронул небрежный тон бельгийца:

— Прошу секунду внимания. Я просто хотел немного оправдать себя, чтобы вы не были на меня потом в обиде, мосье Этербек.

— Что означают эти слова? — холодно спросил бельгиец. — Обиде?

— Да, — так же холодно продолжал Лебедев. — Дело идет о нашей жизни. Вы удивляетесь? Думаете, не сошел ли я сума? А я просто человек, который любит видеть дальше своего носа. Я слежу за всеми известиями, которые говорят о происшествиях на Тихом океане.

— И что же? — повернулся к Лебедеву Этербек, попыхивая закуренной сигарой.

— Прежде всего я попросил бы вас, мосье Этербек, курить в сторону. Я не выношу табачного дыма. Слушайте. Я собрал газетные вырезки, где говорится о несчастиях, имевших место в восточной половине Тихого океана. Я не буду передавать вам всех подробностей. Прошу только припомнить факты, которые в общих чертах должны быть вам отлично известны. Летчица Изабелла Сидней…

— Я знаю, она погибла в волнах Тихого океана, — нахмурился бельгиец.

— Но это не все. Шхуна «Самба», американская подводная лодка «C–II» и другие суда также погибли.

— Это очень печально, — посмотрел бельгиец на Лебедева. — Но я не вижу, какое это отношение имеет ко мне.

Лебедев приподнял правую бровь:

— Вы очень поспешны, мосье Этербек. Вы хотите все знать сразу. Я перед вами лишь развиваю нить моих умозаключений, посвящаю в свои мысли, как своего сотоварища по перелету. Если я предвижу опасность, то мой долг советского авиатора поделиться опасениями с тем человеком, с которым мы радости и невзгоды перелета делим пополам. В данном случае таким человеком являетесь вы, мосье Этербек. Я постараюсь вкратце удовлетворить ваше любопытство. По моим соображениям, упомянутые мною самолеты и суда гибли в одном и том же месте.

— В каком?

— Где-то недалеко от пункта, где перекрещиваются пароходные линии Сан-Франциско — Таити и Гонолулу — Панама.

— Вы уверены, мосье Лебедефф?

— Я не уверен, но я так думаю, — твердо отрезал Лебедев. — Наш путь почти совпадает с направлением упомянутой второй пароходной линии. И вот это «почти» заставляет меня насторожиться.

— Что же вы предлагаете? — вяло произнес Этербек.

Виски и крепкая сигара начали действовать на мозг бельгийца, и Лебедев понял, что изящному европейцу не втолкуешь серьезных вещей. Но все-таки он размеренно и веско сказал:

— На третьем перегоне будьте бдительны, пилот. Наш путь будет лежать буквально над гиблыми местами.

Этербек прищурившись смотрел на тихую гладь океана. Мелкая водяная рябь золотилась от лучей заходящего солнца. Белые птицы летали низко над водой, ныряли, вылавливая мелкую рыбу, и тащили ее к берегу, где тонкой линией белел ленивый прибой.

— Не увлекайтесь страшными размышлениями, мосье Лебедефф, — протянул бельгиец. — Посмотрите на эту красоту. Море, солнце, воздух… Мы сытно пообедали, я вдыхаю дым благовонной сигары, и мне сейчас недостает только дамского общества…

Он блаженно улыбнулся. Лебедев приподнялся с легкого кресла:

— Я не хочу мешать вашим мечтам о дамах, мосье Этербек. Простите, что я обеспокоил вас моим разговором.

Он отошел на несколько шагов и оглянулся. Хотел что-то еще сказать бельгийцу, но Этербек дремал, выронив сигару…

Лебедев пошел к аэродромному павильону. Там его встретил Андрейко:

— Товарищ Лебедев, у тебя очень расстроенный вид…

Лебедев сделал неопределенный жест руками:

— Не надо метать бисера перед людьми, которые курят крепкие сигары. А в общем, товарищ Андрейко, и целом… перелет продолжается.

Второй перегон перелета через Тихий океан для Лебедева казался увеселительной прогулкой. Море и воздух были спокойны.

«Красная Звезда» шла на небольшой высоте. Развертывалась подвижная карта на роликах, и стрелка показывала одну за другой группы островков. Лебедев читал непривычные названия их: Кахупу, Колоа… Вот промелькнул большой остров Пахаро. Через полтора часа на горизонте опять показалась полоска земли. К стрелке приближался остров Оальни.

Лебедев увидал под собой знаменитый город и порт Гонолулу. Вырисовывалась правильно очерченная углубленная бухта, в которой дымились пароходы. Лебедев вспомнил из географии, что Гонолулу вывозит табак, кофе, сахар и шерсть, и усмехнулся про себя:

— От всей географии у меня в голове остались одни общие фразы. Ну какой южный порт не вывозит табаку и кофе?

Все еще продолжая усмехаться, Лебедев снизился вслед за бельгийцем. Десятки фотографических аппаратов увековечили эту усмешку, которую услужливые репортеры американских газет истолковали как улыбку восхищения перед американской цивилизацией.