Елена Клещенко - Эликсир от бессмертия

— Ага. Переходи к конкретному примеру, — Владимир Данилович кивнул на ящик.

— К Ладу? Вообще-то я пока все о себе, любимом, — ухмыльнулся Лешка. — Мое оружие — интуиция. Но и логикой я тоже приучился пользоваться, для работы бывает полезно. Вот я и расскажу сначала, что я почувствовал, затем попробую подумать... Он мне понравился. Я с ним сидел — и видел что-то чертовски знакомое, — Лешка уставился в потолок. — Слова, жесты такие всё наши, семейные... Ну, как будто родича встретил, — проверил, не смеется ли отец. — Точно. Как будто мы с ним росли вместе. Или не так — иногда он вроде твоего какого-то кузена из дальних краев, мой, значит, дядюшка. А иногда, наоборот, будто он младше меня и специально подражает старшим, чтобы весу набрать.

— Ага. И выводы?

— Ну, выводы не выводы... Еще по капле?.. Когда мне кажется, что он старше, — это я замечаю, что манеры и обороты речи у него врожденные, что они глубоко сидят, как будто с младенчества. А на самом деле их ему в голову засадили, пока он рос, — или как там это у вас называется?

— Можно и так назвать. Не суть. Продолжай.

— А когда он мне кажется сопляком, — это я чувствую, что обороты речи у него, ну, как бы не совсем осознанные. Усвоенные путем подражания, а не самостоятельно выстроенные. Вот я его спросил, где ты, а он ответил — на семинаре, мол, на часе болтовни, — так и сказал, гадом буду! Слова твои, произнес он их по-твоему, но елы ж палы, откуда ему-то знать про вашу болтовню, чтобы с таким умным видом!.. Только знаешь, что я скажу...

Лешка выпрямился, даже подался вперед.

— Я сейчас буду путаться, может быть, нести чушь, но ты уж потерпи. В сущности, нет никакой разницы. Вот, возьмем, например, меня с Вичкой. Ведь ты нас никогда не воспитывал. То есть не сажал перед собой на табурет и не разъяснял, качая пальцем перед носами, что такое хорошо и что такое плохо. Но мы это «хорошо» и «плохо» от тебя перенимали... ну да, путем подражания! Именно так. Если я с детства презираю вранье и пафос, то не потому, что я с детства понимал, что врать грешно... если хочешь знать, я этого и посейчас не понимаю! Но ты в эти моменты морщил нос, и я тоже. И если я дрался в школе с нацами, так не потому, что осуждал их программу... хотя осуждал, конечно... но в основном потому, что ты однажды, когда нашел их газетку на крыльце, скрутил ее, — Лешка поставил пустой стакан и скрутил невидимый жгут, — вот этак! — и сунул в печку. Молча. Вот.

— Уже не помню, — признался Владимир Данилович. — А говоришь, пафоса не любил... — Коньяк ли был виноват, или не столь уж частые Лешкины слова о детстве, но сердце опасно забилось.

— Ну пап! — Лешка снова потянулся к бутылке, Владимир Данилович накрыл свой стакан ладонью. — Ладно. Так я к чему? Когда дети перенимают от родителей какие-то нормы, правила, принципы — не осознанно перенимают, интуитивно! — никто же не говорит, что это плохо, неестественно или не по-человечески?! Так чем твой Лад хуже? Пусть он получил от тебя только внешнюю сторону поведения, это значит только, что он получил не меньше, чем я!.. Нет, ты не возражай. Знаешь, как говорил один умный человек: «Хорошие привычки лучше хороших принципов, и очень возможно, что хорошие манеры лучше хороших привычек». Все это связано... Или вот тот же Гессе: «Нравственность — это всякий классический жест культуры, это сжатый в жест образец человеческого поведения». Плюньте мне в глаза, если это не про твоего Лада — сжатый образец поведения! Карикатура, да. Можно назвать карикатурой, а можно — символом. Но нельзя же сказать, что символ меньше предмета. Вообще есть такое мнение, что в прогрессирующей символизации — будущее нашей культуры!

— М-да, — Владимир Данилович осторожно скосился на бутылку. Похоже, господин модный писатель успел отца обогнать. Раза два, не меньше, себе подливал. Лешка его взгляд засек.

— Ты спросил, я ответил, — обиженно сказал он. — И нечего так смотреть. В общем, если только суть: я не знаю, человек ли он. Но этого я и о себе не знаю. А вот то, что он не бессмысленное животное, я тебе гарантирую.

— Спасибо.

Фантазии, конечно. И для него не имеет значения, соответствуют ли они реальности. Однако впечатления эмоциональной творческой личности вскоре могут подтвердиться экспериментально. За месяц Лад очень вырос... в смысле — многому научился. Значит, действия студентов все с большей вероятностью подпадают под определение преступных.

Пашка Зиновьев, кругленький, лысый как колено, с неизменной ироничной усмешкой повернулся к нему. Когда-то они с Володей Викторовым учились на одном курсе, праздновали праздники в одной компании и сперва были рьяными соперниками. Соревновались во всем — и в числе очков, набранных во время семестра, и в победах над женским полом, и в спорте. Потом кто-то из них догадался обернуть соперничество шуткой, а еще потом оно переросло в дружбу, сохранившуюся до сей поры — хотя до сей поры они не прекратили подсчитывать очки. Например, Павел Давидович — уже два года академик и директор Института этологии РАН, а Владимир Данилович — еще даже не членкор. А зато он каждую неделю играет в теннис, а Пашка, поди, забыл, как ракетка выглядит.

— А теперь скажи простыми словами, что ты хочешь. Вообще, по поводу твоего Лада, и от меня — в частности.

— Я хочу, во-первых, чтобы не было скандала, а во-вторых, чтобы Лада не превращали в подопытное животное, — сказал Викторов.

— Насчет скандала понятно, но это не ко мне, а к вашему Бокову, или кто там у вас завкафедрой, — тут же ответил Пашка. — Будет умным, не будет скандала, а будет, так себе, инцидент. Тебя пожурит, конечно, правила ужесточит во избежание повторения. Техника безопасности должна быть написана в расчете на дураков и психов, пора бы знать уже... А насчет подопытного животного я недопонял. Куда ж ты его денешь теперь? У тебя кафедра в курсе, дело начато, эксперты зубы точат, свидетелей целый взвод, в конце концов... Поясни свою мысль!

— Сейчас поясню. Я на днях почитал, как ребята вашего Анохина работают с шимпанзе, с орангами...

— Все понял? — ехидно спросил Пашка.

— Ага. Составил представление. И понял, что для нас, — он выделил это «нас», — важны две вещи. Первое —эксперименты по установлению уровня мыслительных способностей у приматов достаточно сложны, второе — они могут продолжаться годами.

— Так.

— То есть Лада у меня заберут — потому как я не специалист, отдадут под опеку специалисту, и вся оставшаяся жизнь Лада будет одним большим экспериментом. Шимпанзе Уошо.

— Вспомни еще собаку Павлова. Кстати, насколько мне известно, Уошо была вполне счастливой. Обитала в условиях, которые ее собратьям не снились — ни на воле, ни в зоопарке.

— И спустя несколько лет, снова встретив своих воспитателей, называла их по именам и сигналила «давай обнимемся», а других шимпов называла «черными тараканами», — без выражения сказал Владимир Данилович.