Кирилл Юрченко - Люди в сером 3: Головоломки

— Ашшур гоол гаш…

Тем временем Максютов достал странную чашу, похоже, тяжелую, из какого-то древнего металла. Даже на первый взгляд при неверном свете костра чаша не имела никакого отношения к Тибету. Максютов поставил ее на землю и аккуратно налил в нее до середины темную жидкость из бурдючка. На стоявшего рядом Павлюкова резко пахнуло незнакомым запахом, в котором смешались запахи нагретого железа, горелой резины и крови — если кровь вообще пахла, то пахла она вот таким тяжелым, кружащим голову запахом.

Походный бурдючок был точно тибетским, такие до сих пор берут с собой носильщики-шерпы, отправляясь на заработки. Дело в том, что Тибет, страна горная, и, в отличие, например, от Кавказа, горы там относительно молодые, а потому более крутые и неприступные. Ко многим поселениям нет иных путей, кроме узких горных тропинок, где не пройдет ни лошадь, ни даже неприхотливая «вездеходная» лама. Поэтому местное население, шерпы, издавна придумали себе такую профессию — носильщики.

Любой груз паковался в тюка весом по сорок килограммов, и доставлялся пешим ходом в любой уголок этой во многом еще загадочной и нехоженой страны. Сорок килограммов — такой груз опытный шерп-носильщик — а они там все опытные, иные не выживают — может нести весь день без отдыха. Это кажется невероятным, тем более, что шерпы — народ невысокий, худощавый, взрослые мужчины похожи на подростков, но силу и выносливость в себе каким-то образом развивают фантастическую.

Так вот, на «маршруте» шерпы ничего не едят, неважно, сколько дней он длится, только постоянно отхлебывают из походного бурдючка напиток из козьего молока, сродни кумысу. Они утверждают, что этот напиток — каашш — придает им «силу Будды». Так это или нет — неизвестно, только Павлюков не раз был свидетелем того, что носильщики, как и проводники, не берут с собой «на маршрут» пищи, и чувствуют себя при этом превосходно.

— Эххотт покошашшур манахх…

Покончив с чашей, Максютов стал собирать заранее раздробленные в пыль останки последнего императора России, отбрасывая оставшиеся косточки, и бросать эту пыль — прах в истинном смысле этого слова — в чашу, помешивая тонким бамбуковым побегом.

Еще в гостинице Павлюков, так и не переубежденный, скептически относящийся к предстоящему магическому ритуалу, спросил, нужны ли все эти заклинание, соблюдения места и времени действия, и прочее, если всего-то требуется растворить в особом вине прах того, чьи гены хочешь передать другому человеку?

Максютов ничего не сказал, только мрачно усмехнулся. Сорокин, напротив, подробно и многословно пояснил, что заклинание и весь антураж действа придуман, скорее всего, позже тибетскими ламами, дабы убедить всех свидетелей в магии происходящего, так что на деле все это действительно не нужно. Однако, в таком ответственном деле приходится учитывать все мельчайшие нюансы. Было бы не просто обидно, было бы смертельно обидно, если бы потом вдруг оказалось, что какой-то штришок, казавшийся совершенно не нужным и лишним, внезапно обрел бы свой смысл, и без него все бы рухнуло. Во-первых, ритуал можно проводить лишь раз в столетие. Во-вторых, последствия такого провала не поддаются описанию, о них лучше вообще не думать. Приказ был дан с таких высот многоступенчатого кремлевского Олимпа, что не исполнить его невозможно. Нужно либо добиться поставленной цели, либо, в случае неудачи, попросту застрелиться. И неважно, почему, по вине ли чьей или по сложившимся непреодолимым обстоятельствам цель не была достигнута. При таких условиях лучше выполнить предложенный ритуал в мельчайших подробностях, а не отбрасывать в своем высокомерном невежестве кажущиеся лишними и ненужными элементы того, о чем никому ничего вообще неизвестно.

— Курруан хашшин…

Павлюков внезапно почувствовал ВЗГЛЯД. Ему и прежде несколько раз казалось, что кто-то глядит на него из темноты, но прежде это были лишь атавистические страхи, присущие любому человеку, пробужденные темнотой и непривычной, чужой обстановкой. Неоднократно бывавший в экспедициях Павлюков знал их и умел их преодолевать. На этот раз пришедший откуда-то из темноты ВЗГЛЯД, казалось, пробил его насквозь, пронизал до самого донышка и высветил, точно луч прожектора, все его помыслы и намерения.

Павлюков чуть было не сбился, но сумел взять себя в руки и продолжать читать. Надо было в последний раз дочитать текст до конца. Он не смеет, просто не имеет права подвести всех остальных. Павлюков стиснул до боли в пальцах отполированные концы хешта — палки, на которой крепился свиток.

— Ашшерх кошотт дшхинк! — произнес он в последний раз.

Текст закончился. Это было третье, последнее прочтение. Как раз к этому времени Максютов закончил размешивать в чаше прах того, кто когда-то правил великой державой.

Взгляд к этому моменту исчез, словно потух. Скручивая на хешт развернутый свиток, Павлюков поразился тому, как просто и буднично прошел ритуал. Не было ни причудливых одеяний жрецов, ни разноцветных языков пламени, ни прочей атрибутики магии, неоднократно описанной в книгах. Еще Павлюков подумал о том, чей прах почти семидесятилетней давности был теперь растворен в вине, вернее, подумал, что слишком мало думал о последнем из великого рода правителей России, называемой теперь Советским Союзом. Что ж, мысленно усмехнулся он, новые времена, новые правители…

Максютов поднялся с колен, держа на вытянутых руках чашу, в которой при свете костра поблескивала темная жидкость. «Пейте мою кровь, вкушайте мою плоть, и вы соединитесь со мной…» — подумал вдруг Павлюков.

— Подойдите ко мне, — глухо сказал Максютов, держа тяжелую чашу, казалось, без малейших усилий.

Все остальные молча, не глядя друг на друга, подошли и обступили его полукругом. Почему-то все вели себя так, будто стыдились содеянного, и не хотели глядеть друг другу в глаза.

— Наступает момент истины, — сказал Максютов. — Сейчас мы должны убедиться, действительно ли получилось то, к чему мы стремились.

Интересно, как он собирается это сделать? — подумал Павлюков. Внутри его почему-то росло беспокойство. Ему каким-то образом была знакома эта чаша. Точнее, не то, чтобы знакома, а навевала какие-то ассоциации, только он не мог понять, с чем именно.

Он мельком глянул на стоявшего почти напротив Сорокина и увидел на его лице напряженное ожидание.

— Засвидетельствуйте!.. — сказал Максютов.

Господи, в каком-то странном смятении подумал Павлюков, это слова из библии. «Засвидетельствуйте деяния мои и поведайте о них людям», — сказал Христос своим ученикам на тайной вечере.

Максютов сделал длинную театральную паузу, а потом вдруг резким движением опрокинул чашу.