Карл Глоух - Заколдованная земля

Я так занят этим наблюдением, что невольно вздрагиваю, когда женская рука ложится на мое плечо и голос Надежды шепчет:

— Взгляните, дорогой друг, какая печальная красота! Ведь это — земля норвежских сказок!

Я быстро оглянулся, но тотчас подался назад, так как почувствовал головокружение. Я оперся о скалу. Тучи исчезли, и, куда только хватал взор, я видел перед собою обширную страну, словно рельефную карту.

Глубоко под нами темные леса покрывали подножия гранитных гор. Дальше и дальше к горизонту страна была покрыта холмами, долинами, оврагами, вся одета косматым плащом лесов, пока не пропадала в неопределенном седом тумане, скрывавшем эту мистерию севера.

С левой стороны, к северо-западу, горная область была пересечена глубоким проходом. И внешнее ледяное поле проникло в него, заполнив его до краев гигантским ледником, спускавшимся до самой подошвы гор.

Могучие темные морены окаймляли бока ледника, и он раскинулся веером, белый, с синеватым оттенком. И из его отвесной передней стены вытекала река.

Она несла свои грязные воды по каменному руслу к низине. Кипела, шумела и пенилась так, что глухой шум ее, когда, во время мертвой тишины, вдруг проносился порыв ветра, доходил и до нас.

У подножья всего венца пограничных гор, стоящих по краю снеговых полей, блестели небольшие озерца зеленой ледниковой воды. Всюду, как серебряные нити, струились водопады.

Итак, перед нами лежала таинственная Arktogaea — мистическая страна, существование которой столько ученых старались доказать и еще больше — отрицать.

Перед нами лежала заколдованная земля в оцепенелой ледяной пустыне Гренландии, там, где ее мыслили лишь самые смелые научные гипотезы.

Печальное солнце, стоя низко на южном горизонте, окруженное двойным венцом отблесков, словно мутное утомленное око, глядело на страну, раскинувшуюся под нами. Мы почувствовали печаль и неопределенную тоску.

Через восемь часов после этого, когда мы проделали опасный путь по грудам обломков, по лабиринтам камней, ощутили мы влажный ветер, насыщенный особым пряным запахом можжевельника.

Через старые выветрившиеся морены, по камням несмело проникала сюда растительность.

Уже на краю снеговых полей заметил я маленькие храбрые цветочки, которые высовывали свои головки прямо из-под снега. Теперь появились здесь уже единичные небольшие оазисы мхов, травянистых стеблей, кустарников. Камни оделись плащом лишайников.

Вскоре оазисы эти стали приобретать б о льшие размеры, соединяясь в целые цепи. И, наконец, перед нами лежала местность, вся покрытая моховым ковром. Представьте себе наш восторг и чувства, пробудившиеся в нас, когда после стольких дней окружавшей нас удручающей снеговой пустыни мы почувствовали под ногами мягкий мох.

Наконец-то могли мы совсем спрятать наши снеговые очки. Жадно вдыхали мы запах земли.

Известный сорт гренландского можжевельника, издающий опьяняющий острый запах хвойных деревьев, доставляет нам моменты настоящего наслаждения.

Сотни альпийских цветов вокруг, нас поднимают свои пестрые чашечки, лапландские рододендроны, великолепный капфрский чай, пурпурная вшивица, ложечная трава, камнеломка, красные анемоны, золотые лютики!..

Больше того! То там, то здесь сначала островками, потом сплошными коврами или кустиками брусника и черника, обсыпанная крупными ягодами черно-синей с нежным белым налетом черники. Мы набросились на нее с жадностью.

Хотя температура не превышала 12°, однако нам казалось необыкновенно жарко. Тяжелое меховое платье должно было переселиться в багаж, на сани.

Как теперь свободно дышалось! А кругом нас жизнь била ключом! В воздухе жужжали мухи и комары. Эти маленькие бестии обрушились на нас с жестокой кровожадностью. Но будем ли мы теперь обращать внимание на какие-то укусы!

Два-три громадных ворона тяжело взлетели из чащи карликовых верб и долетели вниз к лесу. На берегу ручья перекрещивались бесчисленные следы зайцев. В брусничнике и карликовом кустарнике вокруг нас скрывались сотни снежных куропаток. Было слышно, как они, издавая свое кудахтанье, перебегали с места на место. Со всех сторон молодая полярная весна возвещала о себе оживленным движением.

Гуски то бросался со всего разбега в кусты и испуганный крик в поросли давал знать об улетающих птицах, то делал стойку.

Это был удобный момент достать к ужину свежего мяса. Свежее мясо!.. При этих словах слюнки текли изо рта, так как вечные консервы и сухари нам основательно приелись. Наконец Фелисьен, дождавшись подходящего момента, выстрелил. Три птицы упали на землю.

Но тотчас же с правой стороны от нас поднялся шум. Моментально Фелисьен бросился на лишайник и положил ружье на левую руку.

Стадо, штук в пятнадцать рогатых животных молнией вылетело из долины, где оно паслось. И когда они неслись, слышался особый трескучий звук в роде того, как проскакивают электрические искры. Этот загадочный звук в суставах производится при ходьбе только одним видом животных.

— Да ведь это олени! — крикнул я.

— Тугтут! Тугтут! — кричал наш эскимос и прыгал от восторга, так как олень — лучшая добыча всякого истинного эскимоса.

Послышался выстрел. Громадный вожак стада с густою белою гривой на шее и раскидистыми рогами сильно подскочил и упал на колени, но потом поднялся и исчез, вместе с другими, за возвышением почвы.

Фелисьен вскочил, отплюнулся, а когда повернулся к нам, то скорчил довольно кислую мину.

— Такие прелестные карибу! наикрасивейшие карибу, каких я когда-либо видел. Капитальные карибу!.. — С минуту тер себя за ухом и добавил потом с ужасным презрением: — ...И такой жалкий выстрел!

Ничего не поделаешь! На этот раз приходится отказаться от желания полакомиться свежим окороком и удовольствоваться куропатками.

— Хорошая земля, прекрасная земля! — в восторге твердил эскимос. — Олени, куропатки, олений мох. — Прекрасная земля!

Мы развели огонь, который весело трещал и дымил, ощипали птиц и насадили их на можжевеловые вертела. Не были они ни хорошо испечены, не были достаточно и посолены, но, даю слово, я никогда не ел такого великолепного жарк о го, как в тот день. Подумайте только, как была вкусна при этом брусника и свежая холодная вода из ближайшего горного потока!

Очевидно, что от голода мы здесь не погибнем. Успокоенные и сытые, мы отправились спать на мох. И пока эскимос первый стоял настороже, чтобы ничто неожиданное не нарушило нашего покоя, все мы погрузились в глубочайший сон.

Много ли я спал? Судя из последующего, я полагаю, что сон мой длился около семи часов.

Я проснулся, когда кто-то потряс меня за плечо, и, протирая глаза, я увидел над собою лицо добряка Эквы, искаженное ужасным испугом. Остальные еще спали.