Федор Богданов - Дважды рожденный

Он несколько раз повторил слово «соленая», а затем...

...Дальнейшие его действия были тверды и методичны. Он перестал изумляться и спрашивать, ибо вспомнил старую истину: не вопрошай, а действуй.

Это было очень трудно, но ему удалось в громадной комнате, бывшей чем-то в роде музея древностей или редкостей, разыскать совсем маленькую динамо, несколько десятков метров старых-престарых проводов, прочный асбестовый ремень.

В вентиляционных башнях вращались гигантские вентиляторы. Несомненно, умный человек был строителем этого изумительного дворца под водой! Он предусмотрительно вентиляционную систему отделил от «машинной» башни, и даже каждая из четырех башен, приспособленных для вентиляции, являла собой отдельную систему: если бы испортилась почему-либо одна башня, то остальные не перестали бы действовать от этого.

Профессор с помощью десятка гоми, весьма вяло ему помогавших, приладил к гигантскому вентилятору одной из башен динамо, провел провод к месту разрыва, откуда била вода, и стал ждать. Через десять минут пошел легкий пар, башня стала накаляться! Значит, она была изолирована!!!

— Она сама себя закупорит, — бормотал профессор, — сама себя: ведь вода соленая. Вода будет испаряться, а соль осядет.

Пар повалил клубами. Гоми с явным недоумением смотрели на это явление. Чем казался им профессор?

Вода стала горячей, она обжигала руки профессора, державшего раздвоенный провод у щели. Надо придумать, чтобы провод сам держался у стенки башни.

Принесли несколько тяжелых предметов. Готово! Ах, чорт! Зачем этот тщедушный гоми возится там у щели? Он, повидимому, не знает, что такое электричество. Профессор издает предостерегающий возглас, но очевидно поздно: гоми вдруг скорчился и шлепнулся в воду.

Его подхватили. Он был черный и казался еще меньше, чем был на самом деле. Гоми был убит током. Значит, напряжение очень высокое. Надо объяснить этим рыбам, чтобы они были осторожны и не трогали ни проводов, ни динамо.

Пар висел в воздухе густой пеленой. Динамо работала с перебоями: очевидно, была какая-то неисправность. Но башня все же нагревалась. Профессор шагал от динамо к «машинной» башне, а за ним всегда шло около десятка гоми, боязливо на него посматривавших.

Воды в зале было почти по колено.

Но вдруг профессор стал замечать, что бившая струя воды из широкой разбилась на три маленьких струйки, из которых одна вскоре совсем прекратилась.

— Кричите ура! — заорал профессор. — Теперь ваше «племя» спасено.

Но гоми только отступили шаг назад и ничего не возразили.

— Ну, и чорт вас подери! — выругался профессор и начал возиться у щели.

Ему все хотелось ускорить процесс оседания соли, а для этого надо было прикрыть трещину, оставив отверстие для пара и воды. Это удалось ему после весьма долгих усилий и возни.

— Довольно, — проговорил профессор. — Теперь я хочу есть. Эх, хорошо бы теперь курицу с рисом, такую поджареную, румяную! А, впрочем, что такое курица и что она собой представляет? Ничего я этого не знаю, а тем более не знают этого эти люди-рыбы. Давайте сюда ваши «мелки».

Необходимо здесь заметить, что Мартынов давно уже химическую пищу гоми в виде палочек звал «мелками», так как и по форме и по цвету эти палочки походили на известные ученические мелки.

Он двинулся в главный зал. Там ему попался Чон.

— На юго-восток отсюда есть малонаселенная гора с двумя «племенами», — сказал Чон. — При наименьшем давлении мы все отправимся туда.

Профессор удивленно уставился на Чона.

— Да, — продолжал старик, — здесь рискованно оставаться дальше: вода проникла уже во все уголки жилища.

— Да ведь скоро вода совсем перестанет течь! — воскликнул профессор. — Зачем же переселение?

Чон отрицательно покачал головой.

— Даже, если бы и так. А потом что?

— Потом мы проникнем в башню и заделаем дыру, выкачаем воду, машины станут действовать...

— Гоми не верят в это и решили переселиться.

— Переселяйтесь, а я здесь останусь.

— Нельзя. Токи должен следовать за гоми.

Тон Чона был спокоен и тверд. Мартынов уставился на него.

— А если я не желаю?

— Гоми не могут жить без Токи, и ты должен следовать за ними.

— Но я свободный человек, чорт возьми! Не пойду!

— Токи пойдет!

И Чон спокойно ушел,

— Чорт возьми! Вот это задача! Впрочем, я давно был убежден, что я не более, как пленник этих перепончатых тварей. Ну, нет, это мы еще посмотрим. Впрочем, что это он сказал? «Гоми не могут жить без Токи»... Что он хотел сказать этим?

Профессор прошел к водяному термометру. Вода в левом колене поднималась, следовательно, началось «наибольшее» давление. Когда началось? Повидимому, судя по отметкам, дней десять назад. Через пять дней будет максимум давления, да дней семь-восемь придется ожидать минимума давления. О! Этого ему достаточно, чтобы освободить башню от воды! Через двенадцать дней он им покажет себя!

Нет, он, профессор, положительно выше этих рыбо-людей. Гоми — это какой-то странный, недоразвитый тип человеческой расы, может быть, они даже совсем отдаленное отношение имеют к человеческой породе? Кто знает! Во всяком случае они лишены волевых импульсов, у них нет, повидимому, целевых стремлений. Инстинкт жизни и тот развит слабо. Положительно надо показать им превосходство человеческого существа, одаренного наивысшим качеством — волей!

Да, при условии, конечно, если ему удастся его идея: закупорить трещину солью, если его динамо будет работать. В противном случае его куда-то поведут. Куда-то на юго-восток... Куда это, впрочем, загнала его судьба? Нет, с ним творится что-то изумительное! Сперва странный сон, затем странное пробуждение, Зеленый дворец... Когда-то он уснул или погиб в пещере от газа, а теперь принужден переживать странные события.

Где он, этот несчастный, убитый током? Посмотреть, что ли, на него?

Профессор вздохнул и с затуманенным сознанием отправился разыскивать труп убитого гоми. В голове все время неотступно вертелась мысль:

— Для чего мне эта сгоревшая рыба?

Одновременно с возвращением к Мартынову ясности мышления его часто посещали странные видения прошлого, при этом сознание его теряло свою отчетливость, окружавшая его обстановка расплывалась, мысль делалась туманной, непоследовательной. Повидимому, эти приступы были довольно продолжительны, и всегда после них он чувствовал сильную усталость, ослабление пульса, испытывал потребность в немедленном сне.

Это была несомненно болезнь, — таково было убеждение профессора, но он тем не менее всегда с удовольствием впадал в это странное состояние, в этот «транс» по выражению его самого: уж очень большое наслаждение доставляли ему эти видения! Правда, пробуждение от этого «транса» было всегда тяжелым, неприятным, настроение у него было в этих случаях подавленное, но до чего были оригинальны картины, которые рисовались его воображению во время подобного странного состояния!