Евгений Гаркушев - Выше времени

— Выходит, что так, — согласился Дипломатор. — Хотя вряд ли. Часто бывает совсем по-другому. Когда совсем уж какую-то гнусность человек задумает, попадает он в свой личный ад. И нет вокруг него живых душ, открытых монад. И все те злодеяния, что он совершает, он внутри себя творит. С куклами, созданными его больным воображением. И сам вместо этих кукол мучается — потому что он только в этом мире есть, и, мучая кого-то, он себя мучает, жизнь этих кукол проживать должен. И не понимает того. И меру страданий, злобствуя, увеличивает, но хуже делает только себе. Страшней этого, думаю, ничего нет. Потому что мир наш, и правда, справедливо устроен. И наилучшим образом. Таких-то, погрязших во зле, труднее всего вызволять. Ведь только себя слышать привыкли…

Есть уже не хотелось. Я пододвинул блюдо с овощами к Дипломатору, который словно бы стал на двадцать лет старше, но тот только покачал головой, продолжил:

— И все-таки, из этого ада можно вырваться. Вы вот задумайтесь — не в таком ли аду живете? Можете ли что дать людям, которые вокруг вас? Или только у них берете да за их счет свои проблемы решить стараетесь? Может быть, иногда и пострадать полезно, отказать себе в чем-то? Потому что в этом смысл жизни и есть — выручить кого-то да к обществу приобщить. Сделать окошко своей монады пошире. Это я так себе смысл жизни сейчас вижу. А потом, наверное, и что-то более ценное постигну.

Закипел чайник. Я заварил крепкий цейлонский чай, приготовил тонкие фарфоровые чашки. Кто их изготовил, когда? Что я делаю настолько полезного, отчего у меня есть такая прекрасная посуда? Ложки серебряные, стол полированный… Яблочное варенье, которое я не люблю… А миллионам людей не то что варенья — хлеба с отрубями не хватает!

Нет, что бы ни говорил Дипломатор, жесток мир, в котором мы живем. Или весь этот мир — порождение моего сознания? А на самом деле нет ни голодающих, ни страдающих? Кому я тогда помогаю каждый четверг? Себе самому? Своей совести? Да и есть ли эта совесть, что она такое?

— Грустно, брат Никита? — спросил Дипломатор.

— Есть немного, — через силу выдавил я.

— Так ведь кому много дано, с того много и спросится! Блаженны нищие духом…

Я отхлебнул терпкого чая, взял хлебную корочку. Хоть попоститься нужно будет. С завтрашнего дня… Только кому от этого легче станет? Моей совести?

— И теперь меня с твоим УДУКом по мирам так и будет мотать? — поинтересовался я у собеседника, непроизвольно перейдя на «ты». Тем более, из семидесятилетнего старика Дипломатор плавно превратился в молодого мужчину лет тридцати. То ли не контролировал свои метаморфозы, то ли хотел что-то ими показать. — Кем я должен теперь стать? Президентом России? Или генеральным секретарем ООН? Чтобы добиваться лучшей жизни для всех?

Дипломатор неожиданно хихикнул.

— Ты для себя лучшей жизни добейся. Люди — они часто так… Для себя ничего сделать не могут, а туда же — мировые проблемы решать. Да, очень типичный случай.

— Я и так живу неплохо. По сравнению с другими.

— Ты? Неплохо? — спросил Дипломатор. — Я бы так не сказал. Разве что по сравнению… Смысла я в твоей жизни не вижу, Никита. Цели. Если заработать денег побольше целью не считать. А какая это, извини меня, цель? Не цель — мираж.

Я не стал задавать вопрос в лоб, интересуясь, какая же цель есть у Дипломатора. Он уже говорил — расширить окошко своей монады. Чтобы с другими общаться сподручнее было. Только как этого добиться? Может быть, как раз, работать больше? И, вообще, окошко — понятие философское. Может, и нет никаких монад? И я спросил еще раз, надеясь, что Дипломатор ответит прямо:

— А какая настоящая цель может быть у человека? И, вообще, одна ли она?

— Нет, не одна, конечно, — обезоруживающе просто улыбнулся Дипломатор. — Но глобальную цель на уровне своего сознания я вижу одну. И эту цель тоже сформулировали до меня. Я думаю, любой человек хочет стать Богом. Или слиться с ним. Что, в общем-то, одно и то же, ибо Бог один. В конце концов, каждый стремится именно к этому.

— Да нет, я, наверное, не хочу, — протянул я. — И кощунственно как-то такое желание выглядит.

— Абсолютно ничего кощунственного. Потому что подобное стремление и есть выражение абсолютной любви. Не отрицать, но любить. Впрочем, тебе, наверное, еще рано об этом задумываться. Ты не созрел.

— Да где уж мне, — вздохнул я, представляя почему-то старцев в схимнических одеяниях. — Я и в церковь-то крайне редко хожу.

— И УДУК мой в таком желании нисколько не поможет, — продолжил Дипломатор. — УДУК — он для другого. Только деблокирует желания. И работает, как вариатор. С его помощью человек смело может поставить перед собой вопрос: а что, если?.. И исполнить почти любое желание. Попробовать самые разные пути развития. Оно и без УДУКа у человека по-всякому получается. Да только о предыдущих жизнях он забывает, опыт теряет. И изменения не так быстро происходят.

— Это ты о реинкарнациях говоришь? — осведомился я.

— Если вариации через смерть идут — о реинкарнациях. А если с помощью плавных изменений — то и о нынешней жизни. Вот почему ты так уверен, что всегда жил так, как сейчас живешь? Что твои воспоминания — не привнесенные? Я, напротив, утверждаю, что ты и Китом, и студентом-философом был. Да и много еще кем. Жизнь так устроена, что ты забываешь о прошлом, если изменить что-то захотел. И воспоминания новые будто приобретаешь. Да и что такое эти воспоминания? Как их от снов отличить? Ведь прошлого уже нет…

Я отставил в сторону чашку, невольно вздохнул.

— А будущее еще не наступило. Твоими бы устами, да мед пить. Все-то целесообразно, все хорошо. А меня завтра пристрелит какой-нибудь порученец Гасана, да так я и не узнаю, правду ты говорил мне, или нет.

— Никогда не пристрелит. В своем мире и от несчастного случая, и от преднамеренного убийства ты не умрешь. Только от своей руки или от старости. Поэтому самоубийство и считается страшным грехом. Смертным грехом. Собственно, грех — понятие относительное. А вот воздаяние за него — обязательное. Ты сам обрываешь линию жизни, захлопываешь окно своей монады и остаешься наедине с собой. В личном аду. Оттуда можно выбраться, но не так-то легко… Вот и убийство любое — это срыв в другую плоскость сознания. Потому что, как мы уже выяснили, человек от убийства умереть не может. Он, стало быть, остается в прежнем мире, а ты переходишь в другой, где его нет… Просто, правда? Своего рода теорема, которую мы только что доказали.

Теорема-то теоремой, но и я не лыком шит.

— А если на твоих глазах человека убили? И человек ушел, и я не виноват. Как получается?

— Значит, ты допустил. Виноват в чем-то. И тоже в другую область сознания проваливаешься. А может быть, и не виноват. Но без должной ясности сознания не можешь понять, что тебе нужно будет с такой фактурой жить. Что это продуктивнее. Полезнее. И для тебя, и для того, кто в «другом мире». Не потустороннем — именно другом. В том, где он жив остался.