Евгений Гаркушев - Выше времени

После выступления капитана «Сварога» самые понятливые сообразили, что наш крейсер угодил в переплет. Но некоторые еще не понимали размеры неприятности, в которую мы влипли.

— Разрешите вопрос? — несмело поднял руку мичман Котиков, видя, что старшие офицеры сидят на своих местах с холодным спокойствием, почти что с отсутствующим видом.

— Пожалуйста, — тепло, по-отечески улыбнулся молодому мичману капитан.

— Им ведь нужно пройти через Суэц. Прежде их флот туда не совался. Корабли легко уничтожить при прохождении канала. Да еще и наглухо закрыть канал…

— Не так-то это легко, — вздохнул Александр Федорович. — Для противодействия прохождению флота через канал нужна или мощная флотская группировка, или сильная авиационная эскадрилья, или удар по каналу стратегическими ракетами. Последние два варианта исключаются, так как гарантированно приведут к ответному удару по территории России. Мощной флотской группировки у нас поблизости в данный момент нет.

— Зато есть мы, — мрачно изрек капитан второго ранга Ласточкин.

— Да, есть мы, — подтвердил капитан Терентьев.

— И нам придется отдуваться за тех штабных крыс, которые не могли спрогнозировать подобное развитие ситуации, — продолжал ворчать Михаил Павлович.

— Придется, — согласился Терентьев.

— Но, господа, а государь-император, или, скажем, премьер-министр — они не могут объявить американцам ультиматум? — поинтересовался лейтенант Кураев. Не ожидал от него такой разговорчивости — не иначе, лейтенанту стало сильно не по себе. — Неужели наше командование не может изложить американцам то, что так доходчиво объяснил нам сейчас Александр Федорович?

На несколько мгновений повисло тяжелое молчание. Потом капитан второго ранга Милорадович мрачно ответил лейтенанту:

— Если бы вся политика сводилась к разговорам и объяснениям, война бы давно закончилась. Да и не наше дело объяснять премьер-министру, какие шаги предпринять.

— Совершенно верно, — склонил голову капитан Терентьев. — Наше дело — исполнять приказ. Чего бы нам это ни стоило. И памятники нам ставить никто не будет. Все мы принимали присягу, и каждый из нас готов умереть за Россию. За веру, царя и Отечество. Пусть нас объявят сумасшедшими милитаристами. Пусть нас обвинят в этом конфликте. Мы должны исполнить свой долг! Объявляю на корабле боевую готовность номер один. Всем надеть парадную форму. Отец Афанасий начнет исповедовать и причащать моряков сразу после окончания собрания. Со всеми вопросами обращаться к своему непосредственному командиру. По местам, господа!

Исповедался. Причастился. Надел парадный мундир. Вахта ночью. До тех пор, полагаю, все решится. Хотя мне кажется, что я имею больше опыта, чем капитан-лейтенант Мирзоев, у систем управления огнем стоит он. Было бы несправедливо выражать ему недоверие, предлагая занять место на вахте вне очереди. К тому же, капитан-лейтенант отдохнул, у него свежие силы. А я ночью дежурил, реакция уже не та. Таким образом, я, хоть и старший по званию, но на подхвате.

Заместитель капитана по идеологической подготовке, капитан второго ранга Берсецкий встречался с офицерами еще раз, объяснил, что нас ждет. Хорошо, что отцы-командиры честны с нами, даже когда перспективы не самые блестящие. Впрочем, положительный момент можно найти даже при нынешнем ужасном раскладе. О наших семьях позаботятся, они никогда не будут испытывать нужды.

Если все-таки поступит приказ атаковать корабли Шестого флота, и крейсер погибнет — а это в варианте боестолкновения со столь крупной группировкой противника наиболее вероятный исход — командование объявит нашу акцию самостоятельным решением капитана, «ошибкой связи с командованием». Так происходит практически при каждом вооруженном столкновении. Для внешнего мира, если выражаться простым языком, наша команда во главе с милитаристом-капитаном и поддержавшими его офицерами решила пустить кровь американцам и уничтожить несколько их кораблей. Ведь мы живем в миролюбивой стране, а наши противники — бесчеловечные агрессоры.

Соответственно, не будет ни посмертных орденов, ни славословий в прессе. О нас не забудут, но и вспоминать не будут. Более того, если лодке каким-то чудом удастся выжить, команду расформируют.

Капитан пойдет в отставку — правда, отставка эта будет почетной, через год-другой Терентьеву наверняка предложат высокую гражданскую должность. Офицеры и матросы будут распределены по другим кораблям. С повышением звания, как только суета уляжется.

Если мы все-таки погибнем, семья будет получать пособия на сумму, превышающую наше нынешнее жалование примерно в два раза. Жена получит пожизненную пенсию, которой лишится только в том случае, если во второй раз выйдет замуж. Не потому, что она должна хранить верность мертвому. Просто государству неразумно содержать женщину, о которой есть, кому позаботиться. Дети будут получать специальную стипендию до двадцати одного года или до окончания учебы. Пенсии и стипендии, кстати, платятся не государством, а специальным некоммерческим фондом помощи семьям погибших военнослужащих. Так что с общественным мнением все в порядке — ни один правозащитник из нейтральных стран, мнение которых важно для нашей родины, не прицепится. О семьях погибших заботится страховое общество, а не государство. Хотя, по большому счету, кого волнует мнение так называемых правозащитников?

Семья будет жить в довольстве, но лучше бы все-таки политики уладили дело миром.

Многие офицеры ходят мрачные. Матросы, которые тоже кое-что почувствовали, молятся. Но на берег никто не просится. Все мы давали присягу, и для офицера отступить сейчас уже невозможно. Даже если появится необходимость послать кого-то на берег, каждый будет отказываться до последней возможности. Спастись таким образом — позор на всю жизнь.

Матросов, как это ни печально, никто не спрашивает, готовы ли они умереть во имя человечества. Жалко ребят. Но ничего не поделаешь. Кому-то нужно жертвовать собой во имя Родины.

Идем с предельной маршевой скоростью — тридцать три узла. Глубина погружения — двести метров. Сонары кораблей Шестого флота засекли наше присутствие — не до бесшумных режимов, нужно догонять.

Группировка американцев в ста пятидесяти милях, движется в сторону Суэца со скоростью около двадцати узлов. Не слишком торопятся.

На пятнадцать часов намечено контрольное всплытие и сеанс связи со штабом.

В пятнадцать часов лодка поднялась на поверхность. Некоторое время все было спокойно. Капитан, как мы полагали, получал приказы от адмиралов в Севастополе или в Киеве. Когда в пятнадцать двадцать никаких команд с центрального поста не поступило, офицеры и матросы нашего отсека начали недоумевать. Только что мы сломя голову мчались на перехват Шестого флота, и вот — дрейфуем на поверхности. Ни отбоя тревоги, ни подтверждения готовности.