Владимир Корчагин - Именем человечества

— Не бойтесь, примесь настолько ничтожна, что ваш организм ее даже не почувствует. Радий необходим для возбуждения моих биотоков.

— Так вот как вы собираетесь меня лечить?.. Любопытно… А для вас это не опасно?

— Для меня это не опасно, — коротко ответила Тропинина. Она склонилась над ним и, как в прошлый раз, начала осторожно, едва касаясь ладонями кожи, поглаживать область сердца. Руки ее все время оставались прохладными. Но Зорин не мог отделаться от ощущения, что с них стекают какие-то слабые щекочущие токи.

Наконец она выпрямилась:

— Все. Послезавтра, в среду, я приглашаю вас в это же время на следующий сеанс.

Он поднял на нее глаза. Лицо Тропининой было сосредоточенным и строгим, как подобает быть лицу врача. Но это почему-то задело Зорина:

— Благодарю вас, доктор.

— На доброе здоровье. И, пожалуйста, не забывайте, что вы не только врач, но и просто человек. Я слышала, вы совсем не бываете на воздухе… Разве эти горные тропинки не для вас? — кивнула она на проглядывающие сквозь листву парка красноватые кручи.

Теперь в ее голосе слышалось нечто большее, чем сухая врачебная этика, и в душе Зорина вновь затеплился огонек давно забытого чувства. Он с трудом оторвал взгляд от ее лучистых глаз:

— Спасибо, Татьяна Аркадьевна. Я действительно засиделся в четырех стенах. Но эти горные тропинки… Скажу вам честно, в последнее время я стал побаиваться их.

— Придется забыть эти страхи. Впрочем, скоро вы сами убедитесь в этом, — добавила она все с той же загадочной улыбкой.

— Если бы так…

— А иначе что стоила бы моя методика. Всего доброго, Андрей Николаевич.

Он вышел в коридор и в растерянности направился в сторону солярия, откуда только что пришел. В голове его был полнейший сумбур.

Что это, в самом деле: шарлатанство, игра в оригинальность или самый обыкновенный розыгрыш? Но он давно не чувствовал себя таким сильным и бодрым, а грудь словно продули мощным вентилятором — так легко и свободно теперь дышалось.

Нет, если это и просто гипноз, внушение, — все равно Тропинина творит чудеса. Он круто повернулся и, выйдя в вестибюль, поднялся к себе в кабинет. Обычно на этот подъем со второго на четвертый этаж он затрачивал несколько минут, останавливаясь на каждой лестничной площадке, сегодня же поднялся без единой остановки, без малейшего затруднения в дыхании и первое, что сделал, это раскрыл календарь на следующей среде и жирно обвел число красным карандашом.

Потом были пятница, понедельник и снова среда. И в каждый из этих дней он еще с утра не находил себе места, беспрестанно поглядывая на часы и торопясь поскорее справиться с неотложными делами, чтобы не опоздать к назначенному часу. А когда наступал этот час, то бросал все дела и, волнуясь, как мальчишка, заранее чувствуя на груди холодок нежных женских ладоней, спешил на второй этаж. С минуту стоял перед закрытой дверью, стараясь придать себе мало-мальски подобающий его возрасту и положению вид. А потом легонько, как самый почтительный пациент, стучал в эту дверь, где так и не появилась табличка с часами приема, и уже не шутил и не острил, а только заглядывал не без робости в огромные, темно-карие глаза «своего» врача, надеясь увидеть в них нечто большее, чем просто внимание и профессиональный интерес.

Но глаза Тропининой были неизменно сосредоточенными и строгими. И только руки, удивительно нежные, ласковые руки будто тянулись к нему, звали его в тот молодой счастливый мир, к которому принадлежала она сама.

Во время сеансов они почти не разговаривали друг с другом. Но он успел узнать стороной, что в Кисловодск она приехала недавно, неизвестно откуда, живет лишь с маленьким семилетним сыном, со всеми ровна, приветлива, но близких знакомых у нее нет, и к себе она никого не приглашает.

И узнать обо всем этом было почему-то приятно. Но еще приятнее было сознавать, что эта очаровательная женщина действительно владеет секретом какого-то совершенно нового, чрезвычайно эффективного метода врачевания сердца и со всей щедростью, на какую способна лишь самая богатая, самая бескорыстная душа, приносит этот секрет в дар ему, Зорину — по сути, абсолютно постороннему для нее человеку.

Долгое время он боялся во все это поверить. Но уже после третьего сеанса мучившие его не меньше полутора десятков лет боли совершенно прекратились, одышка исчезла, а главное — вернулось чувство уверенности в своих силах. И это было так неожиданно и ново, будто он проснулся от тяжелого долгого сна. Ему доставляло несказанное удовольствие быстро, без остановки пройти от дома до работы, подняться на четвертый этаж, перепрыгнуть через какую-нибудь рытвину или канаву. Он снова с радостным волнением встречал восход солнца, рождение нового дня, его не раздражали больше дождь, ветер или спустившийся с гор туман; даже его работа, которую он всего несколько дней назад клял как совершенно бесполезное, никому не нужное времяпрепровождение, обрела теперь вполне определенный смысл, он увидел, что приносит людям пользу.

Впрочем, где-то в самых сокровенных уголках души все больше пробивалось сознание, что дело здесь не только в неожиданном выздоровлении. Тропинина постепенно завладевала всеми его мыслями. Он думал теперь о ней и днем и ночью, и дома и на работе. И думал отнюдь не только как о прекрасном враче, избавившем его от тяжелого недуга. Услужливая память беспрестанно рисовала перед ним то бездонные, чуть затененные ресницами глаза, то мягкий изгиб тонкой, будто просвечивающей шеи, то узкую полоску груди, что, подобно лучику утренней зари, иногда мелькала в разрезе белоснежного халата. Да, дело было не только в избавлении от болезни…

Но вот наступил день последнего сеанса. В это утро он принес ей букет белых роз и коробку «ассорти». Она улыбнулась:

— Андрей Николаевич, не вы ли говорили, что врачу следует отказываться от подарков пациентов?

— Да, говорил, но… Я не просто пациент. И вы, Татьяна Аркадьевна… Вы не просто врач…

Брови ее удивленно приподнялись:

— Кто же я еще, по-вашему?

— Вы — женщина, Татьяна Аркадьевна. Удивительная женщина!

— Вот как! — она искренне рассмеялась. — Теперь я вижу, вы действительно подлечились.

— Да, к сожалению…

— То есть?

— Так больше у меня не будет необходимости заходить в этот кабинет.

— Ну и прекрасно, Андрей Николаевич! Я рада за вас. А в этот кабинет могут заходить и здоровые люди. Даже без всякой необходимости.

— Спасибо, Татьяна Аркадьевна. Вы понимаете, что главный врач далеко не всегда может позволить себе такую роскошь. А вот если вы будете настолько добры, что согласитесь подняться со мной в воскресенье в горы, я буду очень признателен.