Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль

И он, Аратап, остается всего лишь наместником, будет улаживать маленькие неприятности, не более.

Но сожаление — бесплодное чувство, поэтому Аратап был по-прежнему холоден и спокоен.

— Значит, вы правы. Планеты повстанцев нет, — повторил он.

Он сел и пригласил Байрона тоже сесть.

— Я хочу поговорить с вами.

Молодой человек вопросительно смотрел на него, и Аратап удивился, как он возмужал и окреп по сравнению с тем мальчиком, которого он увидел, встретившись с ним несколько месяцев назад.

«Я, видимо, склонился к упадничеству, — подумал Аратап. — Многие ли из нас начинают различать индивидуальности среди своих подчиненных?»

Он сказал:

— Я собираюсь отпустить Директора и его дочь. С политической точки зрения это разумно. Я хочу их освободить немедленно и отправить назад на «Безжалостный». Сможете отвезти их?

— Вы освобождаете меня?

— Да.

— Почему?

— Вы спасли мой корабль и мою жизнь.

— Сомневаюсь, чтобы личная благодарность оказала бы воздействие на ваши государственные замыслы.

Аратап рассмеялся — этот молодой человек ему нравился.

— Тогда назову вам другую причину. Пока я расследовал гигантский заговор против Кхана, вы были опасны. Но никакого заговора нет. Всего лишь кучка лигейнцев, предводитель которых мертв. Вы больше не опасны. В сущности было бы неразумно дальше задерживать вас в лигейнских пленниках. Суд проходил бы по лигейнским законам и не под нашим контролем. На суде неизбежно встал бы вопрос о так называемой планете повстанцев. И хотя ее нет, половина подданных тиранитов будет думать, что она все же возможна. Дыма без огня не бывает. И мы сами дадим им повод для размышлений, для организации сопротивления, дадим надежду на будущее. И целое столетие тиранитскому королевству придется бороться с действительным заговором. Ваше освобождение покажет, что никакой планеты повстанцев нет.

— Вы освободите всех нас?

— Ну, это не настоящая свобода, поскольку ни один из вас не проявил подлинной верности. С Лигейном мы разберемся, а уж следующий Автарх будет гораздо больше зависеть от Кхана. Лигейн перестанет быть нашим союзным государством, и суды над лигейнцами будут идти не обязательно на Лигейне. Участники заговора, включая тех, которые сейчас находятся в наших руках, будут сосланы на другие планеты, более близкие к Тирану. Там они будут не опасны. Вы сами не вернетесь на Нефелос и не станете Ранчером. Вы останетесь на Родии вместе с полковником Ризеттом.

— Хорошо, — сказал Байрон. — Но что с браком леди Артемизии, на который дал согласие ее отец?

— Вы хотите, чтобы он не состоялся?

— Вы знаете, что мы с ней хотели бы пожениться, и вы говорили, что есть возможность воспрепятствовать ее браку со стариком.

— Тогда я пытался кое-чего добиться, но пока безрезультатно.

— Но возможность есть, наместник. Нужно лишь указать Кхану, что когда могущественный придворный женится на девушке из подчиненной семьи, это вызовет у подчиненных неоправданные ожидания. А неоправдавшиеся ожидания приведут к недовольству.

Аратап снова рассмеялся.

— Вы рассуждаете, как один из нас. Но ваш план не подействует. Хотите совет?

— Какой?

— Женитесь на ней немедленно. То, что сделано, трудно переделать. Найдем для Поханга другую женщину.

Байрон колебался, потом протянул руку.

— Спасибо, сэр.

— Я сам не люблю Поханга, — сказал Аратап. — Но запомните: не стройте честолюбивых планов. Хотя вы и женитесь на дочери Директора, но сами вы Директором никогда не станете. Такие, как вы, нам не нужны.

Аратап следил за уменьшающимся «Безжалостным» на экране и радовался принятому им решению.

Молодой человек свободен, сообщение на Тиран уже в пути.

Майор Андрос, конечно, будет возражать. Кое-кто при дворе потребует его отзыва с должности наместника.

Если необходимо, он сам полетит на Тиран, увидится с Кханом и добьется, чтобы его выслушали, сообщит все факты, и король королей увидит, что другого пути не было.

Козни врагов будут разрушены.

«Безжалостный» превратился в сверкающую точку, неотличимую от других звезд, которые окружили его после выхода из Туманности.

Ризетт сказал, глядя, как, удаляясь, уменьшается на экране тиранитский флагман:

— Он отпустил нас! Знаете, если бы все тираниты были на него похожи, я мог бы служить в тиранитском флоте. У меня было свое представление о тиранитах, а он ему не соответствует. Как вы думаете, он слышит нас?

Байрон переключил приборы на автоматику и повернулся в кресле.

— Конечно, нет. Он может следить за нашим кораблем через гиперпространство, как делал раньше, но не думаю, чтобы он мог уловить нас шпионским лучом. Помните, когда он захватил нас, то знал только то, о чем мы говорили на четвертой планете. Не больше.

В пилотскую рубку вошла Артемизия, прижав палец к губам.

— Тише, — сказала она, — он уснул. Скоро мы будем на Родии?

— Через один прыжок, Арта. Аратап рассчитал его для нас.

— Я пойду вымою руки, — сказал Ризетт.

Они смотрели, как он выходит, и тут же Артемизия очутилась в объятиях Байрона.

Он поцеловал ее в лоб и в глаза, потом нашел губы, и руки его сжали ее крепче.

Поцелуй затянулся.

Она сказала:

— Я тебя очень люблю.

Он ответил:

— Я люблю тебя больше, чем могу выразить.

Последующий разговор был столь же неофициален, сколь и приятен.

Немного погодя, Байрон сказал:

— Он поженит нас перед посадкой?

Артемизия слегка нахмурилась.

— Я пыталась объяснить ему, что он Директор и капитан корабля, и что здесь нет тиранитов. Не знаю, понял ли он. Он очень расстроен. И совсем не в себе. После того, как он отдохнет, я попробую снова.

Байрон негромко рассмеялся.

— Не беспокойся. Мы его убедим.

Шумно вошел Ризетт.

Он сказал:

— Хорошо бы иметь трейлер. Теснота такая — негде глубоко вздохнуть.

— Через несколько часов мы будем на Родии, — ответил Байрон. — Скоро прыжок.

— Я знаю.

Ризетт нахмурился.

— И останемся на Родии до самой смерти. Я не жалуюсь, я рад, что остался в живых. Но какой глупый конец!

— Это еще не конец, — негромко сказал Байрон.

Ризетт посмотрел на него.

— Вы думаете, мы можем начать сначала? Нет, вы может быть, и сможете, но я нет. Я слишком стар и ничего у меня не осталось. Лигейн я никогда больше не увижу. Это больше всего меня беспокоит. Там я родился и прожил всю жизнь. В другом месте я не человек. Вы молоды, вы забудете о Нефелосе.

— Жить можно не только на родной планете, Теодор. В прошлые столетия именно в этом и заключалось наше непонимание. Все планеты — наша родина.

— Может быть. Если бы существовала планета повстанцев, это было бы так.

— Планета повстанцев существует, Теодор.