Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль

— Отец, — сказала Пола, — хватит. Совершенно бесполезно…

Но Алварден прервал их более решительно.

— Подождите-ка. Дайте подумать. Именно я могу разрешить вопрос. Кто же еще? Позвольте мне задать ему несколько вопросов. Послушайте, Шварц.

Шварц вновь бросил на него взгляд.

— Ваш мир был единственный в Галактике?

Шварц кивнул, потом мрачно сказал:

— Да.

— Но вы только думали так. Я хочу сказать, что вы не совершали космические путешествия, так что не могли проверить свою гипотезу. Могло существовать множество других населенных миров.

— Этого я сказать не могу.

— Да, конечно. Жаль. Как насчет атомной энергии?

— У нас была атомная бомба. Уран… и плутоний… Думаю, что это и сделало радиоактивным теперешний мир. Должно быть, была другая война после того… после моего ухода… Атомная война. — Каким-то образом Шварц вернулся в Чикаго, вернулся в свой старый мир еще до бомб. И ощутил жалость. Не к себе, но к тому прекрасному миру…

Но Алварден что-то бормотал себе под нос. Потом сказал:

— Хорошо. У вас, конечно, был язык?

— На Земле? Множество.

— А как насчет вас?

— Английский… после того, как я стал взрослым.

— Скажите что-нибудь на нем.

Два месяца или даже больше Шварц не говорил по-английски. Но теперь с огромным удовольствием он медленно произнес:

— Я хотел бы вернуться домой и быть с моим народом.

Алварден обратился к Шенту.

— Это тот язык, который он использовал, когда подвергался действиям синапсифера?

— Не могу сказать, — задумчиво произнес Шент. — Странные звуки тогда и странные звуки теперь. Как я могу их сравнить?

— Ладно, неважно… Как звучало слово «мать» на вашем языке, Шварц?

Шварц сказал:

— Мать.

Расспросы продолжались долго, и когда Алварден их закончил, чтобы перевести дух, на его лице царило выражение благоговейного замешательства.

— Шент, — сказал он, — или этот человек гений или я оказался жертвой странного кошмара, который просто невозможно себе вообразить. Он говорит на языке, практически эквивалентном тому, записи на котором были найдены в строках пятидесятитысячелетней давности на Сириусе, Арктуре, Альфа Центавре и двадцати других планетах. Он на нем говорит. Язык этот был открыт лишь при нашем поколении, и, кроме меня, в Галактике наберется не более дюжины человек, способных понимать его.

— Вы уверены в этом?

— Уверен ли я? Конечно, уверен, я же археолог. Ведь подобные люди — моя профессия.

На мгновение Шварцу показалось, что броня его отчужденности дала трещину. Впервые он ощутил, как возвращается к нему потерянная индивидуальность. Тайна была открыта, он был человеком из прошлого, и они допускали такую возможность. Это подтверждало его душевное здоровье, и он ощутил благодарность. И все же он оставался в броне.

— Я должен с ним договориться, — снова заговорил Алварден, забывший обо всем, кроме профессионального интереса. — Шент, вы понятия не имеете о том, что это означает для археологии. Шент… это же человек из прошлого. О, Великая Галактика! Послушайте, мы можем совершить сделку. Это же доказательство, которое ищет Земля. Они могут его получить. Они могут…

Шварц сардонически прервал его:

— Я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете, Земля сама докажет, что является источником цивилизации посредством моей особы и что мне за это будут благодарны. Я говорю вам: нет! Я думал об этом, и попробовал бы рискнуть ради спасения собственной жизни. Но мне не поверят — и вам тоже.

— Имеется абсолютное доказательство.

— Они не станут слушать. И знаете, почему? Потому что у них есть определенные сложившиеся представления относительно прошлого. Любое отклонение от канона — для них богохульство, будь оно хоть самой чистой правдой. Они не желают правды, им важны только традиции.

— Бел, — сказала Пола, — думаю, что это верно.

Алварден стиснул зубы.

— Мы могли бы попытаться.

— Мы непременно проиграем, — настаивал Шварц.

— Откуда вы знаете?

— Знаю! — Слово вырвалось у него с такой настойчивостью, что Алварден замолчал.

Но теперь уже Шент смотрел на него со странным блеском в усталых глазах.

Он мягко проговорил:

— Вы ощутили какие-нибудь нежелательные эффекты после синапсифера?

Слово это было незнакомо Шварцу, но он понял, что оно означает. Они совершили операцию, операцию его мозга. Сколько он узнал!

Он сказал:

— Никаких нежелательных эффектов.

— Но я вижу, как быстро вы выучили язык. Вы прекрасно говорите. Вас и впрямь можно было принять за аборигена. Неужели это вас не удивляет?

— Человек всегда славился прекрасной памятью, — последовал холодный ответ.

— Значит, вы не чувствуете в себе никаких изменений по сравнению с долечебным периодом?

— Совершенно верно.

Теперь взгляд доктора Шента был жестоким. Он сказал:

— Чего вы боитесь? Я уверен, вы знаете, что я имею в виду.

Шварц издал короткий смешок.

— Что я умею читать мысли. Ну, и что с этого?

Но Шент уже оставил его. Он повернулся к Алвардену.

— Он может чувствовать мысли, Алварден. Сколько бы я мог с ним достичь! И быть здесь… быть беспомощным…

— Что… что… — как заведенный повторял Алварден.

Даже на лице Полы возникло какое-то подобие заинтересованности.

— Это правда? — спросила она Шварца.

Он кивнул ей. Она заботилась о нем, а теперь ее должны убить. И все же она была предательницей.

Шент проговорил:

— Алварден, вы помните, я говорил вам о бактериологе, умершем в результате воздействия синапсифера? Одним из первых симптомов его психического срыва было заявление о том, что он способен читать мысли, и он мог. Я обнаружил это прежде, чем он умер. И это было моей тайной. Я никому не сказал, но это возможно. Видите ли, при появлении сопротивляемости мозговой клетки мозг может приобрести способность к образованию магнитных полей, стимулируемых микротоками чужих мыслей к преобразованию в подобные вибрации в самом себе. Принцип тот же, что и у обычного звукозаписывающего устройства. Это можно считать телепатией, и в любом смысле этого слова…

Шварц все это время хранил угрюмое и враждебное молчание. Алварден медленно повернулся в его направлении.

— Если это так, Шент, то мы могли бы его использовать. — Мысли с бешеной скоростью крутились в голове археолога. Он перебирал всевозможные варианты. — Теперь должен быть какой-нибудь выход. Должен быть. И для нас и для всей Галактики.

Толчок был легким, но Алварден вскрикнул от внезапной резкой боли.

— Это сделал я, — сказал Шварц. — Хотите еще?

Алварден перевел дыхание.

— Вы можете сделать это с охранником? С секретарем? Почему вы позволяете им издеваться над собой? Великая Галактика, Шварц, никаких неприятностей не будет. Послушайте, Шварц…