Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 17

Л.:Вы все еще полагаете, что возможности фантастики огромны?

С.:Разумеется. Когда я начинал, фантастика была легким хлебом. Очень немногие авторы писали для журналов, и тем приходилось многократно перепечатывать старые рассказы. Мало кому и в голову-то приходило писать фантастику Журналы не обращали внимания ни на стиль, ни на построение рассказа — главное, чтобы была хорошая идея и занимательный сюжет. Если человек мог сложить три осмысленные фразы, он уже годился в фантасты. Так что начинать было легко.

В наши дни начинающему фантасту намного труднее пробиться, чем было мне. Конкуренция огромна. Сейчас все кому не лень пишут фантастику. Если тебе удалось пробиться и напечатать хоть один рассказ — это удача, ты уже писатель. Но, боюсь, многим из тех, кто пробился к известности в двадцатые и тридцатые годы, сейчас это не удалось бы. Слишком велика конкуренция. Рынок тоже расширился — в те времена существовала всего пара журналов — но, несмотря на это, для всех писателей места на рынке не хватает.

Что же до самой научной фантастики, до развития самих идей, то, по-моему, им конца не будет. Иной раз кажется — все, жанр исчерпал себя, и вдруг кто-то приходит, подает совершенно новую мысль и начинает новую эру. Потом идея тиражируется, углубляется и затрепывается.

Л.:По-моему, основная проблема нынешних графоманов в том, что они пытаются писать так, как писали в тридцатые и сороковые годы.

С.:Многие из них начитались антологий рассказов тех лет и пытаются имитировать то, что почитают образцом. Фантаст должен знакомиться с чужими произведениями для того, чтобы не повторять их. Можно подхватить чужой сюжет — но измени его, напиши лучше, в другом стиле, а не переписывай старые рассказы!

Л.:Вы ведь тоже не придумали машину времени, но написали о ней свой рассказ.

С.:Нельзя же запатентовать идею. Не может же Айзек Азимов сказать: «Роботы мои, и никто больше не может о них писать!»

Л.:Вы ведь тоже писали о роботах.

С.:Совершенно верно.

К.:Вы даже упомянули закон, запрещающий роботам причинять вред человеку, предвосхищающий азимовские законы роботехники. Это было в рассказе «Прелесть».

С.:Да, о корабле-роботе, который не мог взлететь и оставить людей на необитаемой планете. В машину была встроена верность экипажу, так что она могла вышвырнуть их, не пускать в корабль, но взлететь без них — нет. Да, помню прекрасно. Но Айзек к тому времени уже огласил свои Три Закона.

К.:У меня все еще вызывают неприязнь роботы, которые их нарушают.

Л.:Как в некоторых фильмах.

С.:Да, ЭАЛ в «2001» [3] Фильм Стэнли Кубрика «2001: A Space Odyssey», снятый в 1968 году; Артур Кларк написал к нему сценарий, позднее переделанный в роман «Космическая одиссея: 2001». .

К.:Или Эш в «Чужом» [4] Фильм «Alien» режиссера Ридли Скотта, снятый в 1979 году. .

Л.:Все они нарушают Первый Закон.

С.:А что такого священного в Первом Законе? Это просто чертовски удобная выдумка, и все это поняли.

К.:Действительно удобная. Меня очень утомляют железные злодеи. Для телефильма это еще годится, но для оригинальной работы — злодейство в них просто не может быть запрограммировано.

Л.:Кстати, я заметил, что всякий раз вы даете роботам библейские имена.

С.:Я вообще-то использую библейские имена реже, чем хотел бы, и не только для роботов. Не могу сказать, почему они мне так нравятся. Некоторые из них удивительно правильно звучат: Езекия, Илия, Аза. Чертовски хорошие имена, их в наше время почти не употребляют. Может, поэтому их использую я.

К.:Звучат как имена, которые южные плантаторы давали своим рабам. Если роботы — это слуги… может, это и совпадение, но хорошее.

Л.:В некоторых рассказах вы исследуете и религиозные темы. Например, в рассказе «Все ловушки Земли» [5] Опубликован в 16-м томе «Миров Клиффорда Саймака». робот Ричард Дэниел, награжденный семьей Баррингтонов двумя именами за долгие годы службы…

С.:Шестьсот лет.

Л.:Да, на пятьсот лет больше, чем положено без стирания памяти. Когда последний из Баррингтонов умирает, к Ричарду приходит священник, и робот заявляет, что у него есть душа. Позднее в том же рассказе робот приобретает пара-психические способности — тоже довольно необычно для робота. Фактически вы исследовали возможность превращения робота в человека.

С.:Видите ли, я не рассматриваю роботов как слуг, хотя часто делал их верными товарищами. В моих — наверное, и не только моих — рассказах роботы заменяют людей. Роботу можно придать такую сумму качеств, какой человек обладать не может. В этом смысле робот для меня — суррогат человека. В конце концов, если человек создает машину, подобную себе, разве он не воспроизводит этим себя — ну, возможно, кроме души?

Л.:Во многих рассказах вы обращаетесь с машинами как с продолжениями человеческого тела и даже приписываете им человеческие чувства и качества.

С.:А почему бы и нет?

К.:Вы, кажется, даете имена своим автомобилям?

С.:Всегда. Нынешняя у меня единственная безымянная, наверное, потому, что они сейчас стали все одинаковые. А прежде у меня были Анни и Нелли — почему-то у них у всех женские имена — такие лапочки. Все равно что собаки.

Машины — это инструменты, а любой инструмент, от обломка кремня до самой сложной машины — это продолжение нашего тела.

Л.:В одном вашем рассказе, «Операция "Вонючка"» [6] Опубликован в 15-м томе «Миров Клиффорда Саймака». , старый автомобиль Бетси внезапно становится мыслящим существом, способным заботиться о своем хозяине и самостоятельно заводиться и ехать.

С.:Та же машина появляется еще раз в рассказе «Призрак модели "Т"» [7] Опубликован в 16-м томе «Миров Клиффорда Саймака». .

Л.:Мне и в голову не приходило связать эти два рассказа. Вы несколько раз пользовались этим приемом: машина, обретающая самосознание.

С.:Когда пишешь рассказ, используешь, что под руку попадется. Если можешь вывести в качестве персонажей роботов или пришельцев или машины — выводи. Писать рассказы только о людях сложнее.

Л.:Многие из описанных вами инопланетян отвратительны на вид, но в каждом из них есть что-то человеческое, будто вы пытались сказать, что во всех нас есть нечто общее.

С.:Когда вы имеете дело с жизнью — неважно, возникла ли она на мелководьях земных морей или в озерах лавы на другой планете — вы имеете дело с единым братством. Жизнь в масштабах Галактики бессмысленна. Как может нечто, осознающее себя и пытающееся установить свои правила игры, выжить в мире, где правят бал законы физики и химии? Да жизнь плевала на эти законы, и в этом состоит суть ее всеобщего братства, к которому равно причастны разумный паук, червь и человек. А с появлением разума эта связь только усиливается, потому что разум сделал человека доминирующей формой жизни в этом мире и, вероятно, делает доминирующими другие формы в других мирах.