Игорь Росоховатский - Законы лидерства

Я подошел к ней, мы пошли рядом молча до троллейбусной остановки - по утоптанной дорожке, по которой совсем недавно шел с нами он.

В троллейбусе, как обычно, было тесно. Нас прижали. Мы смотрели друг другу в глаза. Впервые за все время нашего знакомства не надо было прятаться за словами. Я не чувствовал никакой робости, а ведь раньше мне ни за что не удавалось ее преодолеть. С Олей или с Верой я с самого начала вел себя свободно, раскованно, а как только оставался наедине с Таней, появлялась необъяснимая робость: иногда с отчаяния я пытался преодолеть ее развязностью. Но Таня только отстраненно приподнимала брови и спрашивала: "Что это с вами сегодня, Петр Петрович?" - и невидимые путы снова смыкались.

Но вот что-то разорвало их, и, как мне казалось, навсегда. Это не было чудом. Я догадывался, что помогло. Мы тряслись вместе со всеми в троллейбусе - несчастные, осиротевшие горемыки - и знали, что роднее нас нет никого во всем этом городе. Я готов был защитить ее от всех бед, даже ценой собственной жизни, и был уверен - она это знает.

Подал руку, помогая ей сойти с троллейбуса. Она оперлась на нее тяжело, всем телом, шепнула:

- Извини, устала.

Она сказала "извини", а не "извините", и это было как бы еще одним свидетельством того, что с нами произошло. Мокрый снег летел в лицо, и я злился на мокрый снег, потому что он сейчас был некстати.

На знакомом перекрестке Таня остановилась, как останавливалась всегда. Здесь пролегала невидимая граница, дальше которой она не разрешала себя провожать. На этот раз я заупрямился, стиснул ее маленькую шершавую руку, похожую на настороженного зверька.

- Провожу тебя до дома.

- Нет. До дома - до подъезда - до квартиры - через порог, - скороговоркой произнесла она. - Сам виноват, рассказывал о прежних знакомых, спаивавших тебя семейным чаем с вареньем. А у меня этого не будет.

- Обязуюсь чаю в рот не брать. В твоем доме, - поспешно уточнил я.

- Нет, иди. Когда-нибудь в другой раз. И, привстав на цыпочки, ткнулась холодным носом и губами в мою щеку. Отшатнувшись, махнула рукой, быстро пошла по улице. Ветер швырял мне в лицо белые хлопья, быстро заштриховывал и залеплял ее фигурку с помпоном, превращая в снегурочку, и теперь уже у меня появилось предчувствие беды. Но я, расчетливый логик, как мне казалось, не верил ни в какие предчувствия. Я прогонял их от себя, думал о другом: "Почему она так упрямо не разрешает подойти к своему дому? Что скрыто за этим?" В ее объяснение не верилось...

***

Придя на работу, я встретил дядю Васю. Худущий, скособоченный, с ввалившимися небритыми щеками. Из засаленного ворота рубашки выступал большой кадык.

Дядя Вася поманил меня узловатым пальцем в дальний угол.

- Не было меня на работе все эти дни, - опустив голову, проговорил дядя Вася. - А у нас тут вот какие дела... - Он завздыхал и высморкался в чистый - с вышивкой - носовой платок.

Я подумал: "Кто-то его любит? Подружка? Жена? А может быть, у него есть дочь? Что мне известно об этом человеке?"

- Послушай, что вам скажу, Петр Петрович, - зашептал он, деликатно стараясь не дышать на меня. - Всякое тут промеж себя плетут коллеги. А я вам напрямую открою: это не случай несчастный. Убили нашего Виктора Сергеевича. Как есть убили.

- Кто?

Он блеснул на меня светлым, с красноватыми прожилками глазом:

- Сначала узнай за что. - За что? - послушно выдохнул я, стараясь не смотреть, как дергается его кадык.

- Неугоден он был! - и поднял корявый перст, указывая на потолок. - Знал много. Умел много. Вот они его и того...

- Кто они? Начальство?

- Скажешь тоже - начальство... Те самые, про кого романы пишут.

- Не пойму я что-то... - Ну, с Марса, с Венеры или еще дальше. А может, ближе. "Он еще не пришел в себя", - подумал я. - Не уверуй, что сдуру треплюсь, - горячо зашептал дядя Вася. - Еще до отравления обезьянки Тома примечал я такие дива. Однорядь слышу: кто-то в виварии стучит железом по железу. А я только оттуда и знаю, что там сейчас ни одного человека нет. Шасть в виварий - а там подле автопоилки железный прут валяется. Которым я кран доворачиваю на ночь. Ему положено в ящике под краном лежать. Как он оттуда вылез? Можешь сказать? Он хмуро посмотрел на меня и продолжал: - А уже после смерти обезьянки Тома и опять же при полном безлюдье кто-то банку с хлорофосом открыл...

- Чего же вы раньше об этом не сообщили, дядя Вася? - спросил я равнодушно.

- А кто мне поверит? Скажут: с пьяных глаз почудилось. Одолели черти святое место.

Это был как раз тот вывод, к которому пришел и я.

- Большое спасибо, дядя Вася, за сообщение, - быстро проговорил я, но он предостерегающе поднял - указательный палец:

- Не спеши поперед батька, не все еще сказано. Не только в том дело, что Виктор Сергеевич много знал. Он вообще особенный был из всех коллег. Смекаешь? Добрый. Справедливый. Я вот его и не попросил бы, а он ко мне сам подходит и говорит уважительно: "Комната вам, коллега, в общежитии выделена. Отдельная. Чтобы, значица, дочку забирали из детдома хотя бы на праздники. При ней, надеюсь, пить не будете". И верьте мне, Петр Петрович, при дочке я никогда, ни в одном глазу. Он надеялся, что и совсем пить брошу. И разве только ко мне он так? Разве коллегу мово Юрку не он спас?

Я все еще не понимал, куда он клонит, зачем все это рассказывает. Дядя Вася заглянул мне в глаза, покрутил головой:

- Да не отсюда он, понимаешь? Доброта при силе - редчайший дар. Такие теперь и не рождаются вовсе на Земле. Его тоже оттуда к нам забросили невесть для чего, понимаешь? Может, им планета наша понадобилась. А он нас, грешных, пожалел, полюбил. Уничтожать не захотел. Наоборот. Вот они его и того...

- Ну что ж, дядя Вася, при отсутствии убедительных версий возможна и такая. А вам бы отдохнуть надо... Кстати, я вам в наш профилакторий путевку устрою.

Он вскинулся:

' - Понятно, - оцарапал меня острым косящим взглядом. Мотнул головой: Ладно, бог вам судья, Петр Петрович, а Виктор Сергеевич считал вас своим

учеником. А кому учитель поперек горла стал, тот и ученика опасается. Так вот...

- Извините, дядя Вася, меня в лаборатории ждут. Потом договорим.

Но он схватил меня за рукав, насильно удерживая, и торопясь зашептал:

- Слушай наиглавнейшее, Петр Петрович. Теперь, опосля того, как они Виктора Сергеевича убрали, - за тобой очередь. Прошу, не ходи в виварий один. Не шути с огнем. В ино место дорога широка, да оттуда узка. Не ходи...

* * *

Следователь Шутько не заставил себя долго ждать. Он появился в лаборатории как-то незаметно, несмотря на немалый свой рост, поговорил с профессором, с Таней, потом подошел ко мне.

- Совсем ненадолго оторву вас от дела, Петр Петрович. Вы упомянули в прошлый раз, что в тот день, когда погиб шимпанзе, слышали в виварии шаги...