Игорь Росоховатский - Законы лидерства

Нас толкали входящие и выходящие покупатели, кто-то сбоку проворчал насчет "наилучшего места для беседы", и я обрадовался его ворчанию, как подсказке.

- Извините, Владимир Лукьянович, что задержал вас. Завтра зайду в приемную за бумагой.

- До свидания, Петр Петрович...

Выйдя из гастронома, я увидел в толпе его спину. Ошибиться я не мог наимоднейшая серебристая ткань пиджака и авоська, набитая продуктами. Он шел скособочившись и волоча ноги, будто ему повредили позвоночник.

Проклятая интеллигентская мягкотелость таки шевельнулась во мне. "Может быть, в другое время и поговорим по-другому, - подумал я. - Что-то забудется, что-то прояснится..."

Я не мог знать, что вижу его в последний раз...

Прошло меньше месяца - и я в очередной раз оказался в знакомой приемной. Вместо Веры меня встретил белобрысый молодой человек, стройный, вежливый, приветливый. В его приветливость не верилось. У молодого человека были точные, рассчитанные движения и жесты. Угадывалась длительная тренировка.

Как только я назвал себя, он ответил "пожалуйста" и указал рукой на обитую дерматином дверь.

За директорским столом сидел человек лет пятидесяти с лишком, в очках с толстыми линзами. Углы рта у него были уныло и как-то брезгливо опущены. Он не заводил церемоний, коротко поздоровался, сказал:

- Попрошу подробно рассказать о ваших взаимоотношениях с директором и особенно с его заместителем Кулебой. Ваши слова будут записываться.

Он нажал кнопку невидимого мне магнитофона, помещенного, наверное, в ящик стола, и послышался шелест пленки, как бы подчеркивающий, что здесь не любят терять времени напрасно.

Дверь кабинета наполовину открылась, пропустив Олега Ильича... Он взглядом испросил у сидящего за столом разрешения присутствовать и сел сбоку, вне моего поля зрения Может быть, так у них было принято. Его приход не смутил меня, скорее разозлил - после нашей последней встречи у речного вокзала осталась какая-то настороженность, недоговоренность, и к сближению она не располагала.

Я рассказывал только то, о чем меня просили, - только о взаимоотношениях с директором и Кулебой, не упоминая о своих выводах и оценках. Пусть сами их делают.

Человек в очках слушал, не перебивая, глядя в окно. На меня взглянул, когда я закончил. За холодным блеском линз угадывались умные пытливые глаза.

- Вы забыли рассказать о том, как обходились без запланированных средств, - послышался сбоку голос Олега Ильича.

"Кажется, это у них называется перекрестный допрос, - подумал я. - А, не все ли равно?"

Пришлось рассказывать о своих вынужденных изобретениях. Иногда человек за столом задавал вопросы, уточняя даты, потраченные материалы, суммы денег. Вдруг улыбнулся - чуть-чуть, правым уголком рта. Странная это была улыбка.

- Изобретательство поневоле задерживало основную работу? - А где же было взять аппаратуру? - со злостью спросил я. Опять послышался голос сбоку: - И еще вы забыли рассказать, Петр Петрович, о предложении Кулебы обмануть комиссию.

"Вот как, они знают и об этом? Но в кабинете тогда нас было двое. И еще Вера в приемной. Кажется, этот Олег Ильич не терял времени зря".

Я намеренно не поворачивал головы к нему, смотрел только на сидящего передо мной. И его же спросил, правда, не таким тоном, как мне хотелось. Подвел предательски дрогнувший голос:

- Можно узнать, в чем меня обвиняют?

- Обвиняют не вас, а директора и его "заместителя, которого Евгений Степанович пригрел и защищал, Вас же вызвали как свидетеля.

- И пострадавшего, - добавил Олег Ильич, за что удостоился предупреждающего взгляда

Я рассказал о том, как воспринял предложение Владимира Лукьяновича, что ответил.

- Вы могли и схитрить? - Выходит, не сумел. - Предвидели, что вас ожидает? - Это было нетрудно. - И все-таки "не сумел"... Или не хотел? Самое печальное - потерять себя... "Вырвал-таки, очкастый черт! Почему я откровенничаю с ним? Чем он расположил меня к себе? Небось задаст сейчас еще несколько вопросов "на откровенность", а потом незаметно расставит ловушку".

- Петр Петрович, прежде чем мы расстанемся, должен вас предупредить...

"Вот оно, начинается!.." Я спросил, не скрывая иронии: - Никому не рассказывать о нашей так называемой беседе? Его лицо преобразилось. Бледные щеки округлились, губы изогнулись. Он засмеялся длинно и заливисто, и ему вторил Олег Ильич. Затем он снял очки и тщательно протер линзы замшевой тряпкой. Глаза у него без очков оказались темно-серыми, близорукими, какими-то беспомощно-добрыми. - Почитываете детективы, Петр Петрович? Он надел очки, и взгляд тотчас изменился, в нем появилась необходимая твердость.

- Предупреждение вам иного рода... - В его голосе все еще слышались затихающие смешинки... - Вы, несомненно, заметите в виварии новые датчики. Не удивляйтесь. Мы сочли необходимым поместить там автоматические телекамеры, микрофоны и другие сигнализаторы.

Я пожал плечами: - Если это не помешает опытам... - Не помешает. Рад был познакомиться с вами, Петр Петрович. Он встал и подал мне холодную твердую руку.

В коридоре лабораторного корпуса я едва не столкнулся с Александром Игоревичем. Он подозрительно уставился на меня:

- Вы оттуда? - А вы туда? - Сейчас все наши пути там пересекутся. Вы знаете, что Владимир Лукьянович арестован за разного рода махинации, а Евгений Степанович отстранен от работы? Он остался доволен произведенным эффектом. - Видимо, Вовина карьера на этом закончится. Впрочем, того и следовало ожидать, коли ворон забрался в гнездо орла...

Ему позарез необходимо было выговориться, и он не скрывал этого:

- Вы не представляете, что за тип Владимир Лукьянович. Мы учились в одной школе, хотя и в разных классах. Вовке часто доставалось от ребят - и справедливо, и несправедливо. Его дразнили "орангутангом", затем переименовали в "фавна" - это когда он стал за девчонками бегать... При его внешности, сами понимаете, на быстрый успех надеяться трудно, требуются быстрые ноги и незаурядная наглость. Ведь он к тому же и учился неважно, и способности были весьма посредственные. А выделяться хотелось. Вот уж кому не надо было вводить полиген Л. В этом человеке стремление к лидерству подавляло все остальное, хотя и пытался он скрывать жажду власти. Вовка подружился с какими-то полууголовными типами, добывал им выпивку, а они за это колотили ребят по его подначке. Вовку стали бояться в школе. Он этим пользовался вовсю. Подкуп, угроза, шантаж. Меня не оставляет чувство, что уже тогда полностью сформировался его бармалейский характер и методы достижения власти.

- А Виктор Сергеевич?

- Что - Виктор Сергеевич? Вовка был доставала классный. Это же он тогда для института экспериментальную установку "Зитта" добыл. Всегда был в курсе всех новинок. И еще одно немаловажное обстоятельство. Он сумел к Жене, к Евгению Степановичу, в полное доверие войти. Женя его продвигал, защищал перед Виктором Сергеевичем, за что в конце концов поплатился. Вовка втравил Евгения Степановича в "охотничьи пикники", а должен вам доложить, что Евгений Степанович всегда был и заядлым охотником, и заядлым бабником, что, естественно, не исключает одно другое. Потом уже "охоты" кончились, а аферы продолжались. Тем временем у нас в институте появлялось все больше Вовкиных людей - обязанных ему чем-то или боявшихся его. А когда он Женю в самую трясину затащил, сам же написал на него докладную. На допросах его люди выступили в общем разоблачительном хоре. Одновременно нахваливали Владимира Лукьяновича, хотели его до директорского кресла дотащить. Но не сумели. Не то поле деятельности выбрал Вовка. Ему бы куда-нибудь в торговлишку, а он в академический институт. Вот и надорвался...