Сергей Семенов - Кровь Земли

— А людей что-то не видно… Вымерли, — подумал он, пробираясь среди деревьев и разыскивая место где бы прилечь.

В ответ на эту мысль листья зашелестели. Из кустов поднялось большое львиное тело. Почти перед самым носом Захарова оно потянулось зажмурясь, сонно зевнуло могучей пастью с двумя саблями клыков, и скрылось за деревьями, гулко щелкая по бокам мускулистым хвостом. Механик выпучил глаза и попятился. Сонливость как рукой сняло. — Вон… что!.. Тут ухо надо держать востро. Чуть в самое логово не угодил… Экий волкодав! — И механик, содрогаясь при одном воспоминании, возвратился опять к речке. Опасливо присматриваясь, пошел вдоль течения.

Скоро перед глазами Захарова выросла полупрозрачная, стекловидная стена. Речка уходила под стену в туннель. Высоту стены определить было невозможно. Она высоко пряталась в зеленоватой мути искусственного неба. У самого туннеля покачивались на воде две плоскодонные и совершенно круглые шлюпки. Влекомый любопытством к их странному виду, Захаров подошел и залез в одну.

— Автомат!.. — удивленно воскликнул он и хотел выпрыгнуть. Но было поздно. Шлюпка плавно оторвалась от берега и скользнула под свод туннеля. Около четверти часа Захаров проплыл в полутемном туннеле, освещенном лишь фосфорическими точками сырого свода. Шлюпка ровно скользила посредине течения. Когда туннель окончился, перед его глазами развернулась грандиозная и жуткая картина. Огромное озеро под черным, косматым небом, с черным блестящим кубом посредине — вот что увидел он. Пределы озера сливались с густым, непроницаемым мраком. Но кубическое здание было видно хорошо. Четыре двадцатисаженных столба по углам освещали его кроваво-красными огнями, словно какие-то невиданные факелы.

Огромное озеро под черным, косматым небом, с черным блестящий кубом посредине — вот что увидел Захаров.

— Дон!.. Дон!.. Дон!.. — внезапно донесся оттуда рыдающий, будто колокольный звон. Захаров съежился. Он не был пуглив, но звуки потрясли всю его душу. В них послышался неизъяснимо печальный живой человеческий вопль. Захарову показалось, что кто-то умирал, расставался с долгой жизнью и, умирая, ужасался небытия. Шлюпка неудержимо несла его на звуки, к мрачному кубическому храму. Красные пламенные отблески факелов на черных стенах, на застывшей воде, бежали навстречу. — Дон!.. Дон!.. Дон!.. — стонали звуки, рождая тревогу и страх даже в угрюмо притаившемся омуте воды. — Дон… Дон… Дон!.. Вот шлюпка стукнулась о широкие ступени храма и остановилась. Охваченный непонятной силой, Захаров выскочил из шлюпки и бросился внутрь. Пробежал лестницу, арку, и… оцепенел.

Перед ним было обширное пространство черного каменного зала. Белый, режущий глаза свет вырывался из бездонной квадратной пропасти посредине. На дне пропасти что-то стихийно бурлило и клокотало.

В эту пропасть, под неумолимый, плачущий где-то в высоте звон, кидались люди. С каждым ударом в пламенеющую бездну летело тело. Длинной вереницей, в белых одеждах, люди подходили один за другим и с высоко поднятыми руками прыгали вниз.

Захаров обезумел от ужаса. Он глядел на их морщинистые, старческие лица с широко раскрытыми голубыми глазами, видел их бодрые, нестарческие движения и ничего не мог понять. Ошеломленный впечатлением, его ум не в силах был выдавить такой мысли, которая ему объяснила бы происходящее.

По какому тайному закону эти люди добровольно умирали?.. Почему, еще сильные и бодрые, они желали смерти?.. Это ему казалось только кошмарным и непостижимым.

Над пропастью осталась последняя жертва.

— Дон!.. — скорбно вздохнул последний звон. Короткий взмах рук… и, развевая одеждой, тело исчезло в раскаленной глубине. Вслед за этим с пола поднялась целая стена и бесшумным автоматом опустилась на могилу. Кругом разлился душный полумрак. Захаров опомнился. Точно сумасшедший, сорвался с места и пробежал зал насквозь. Попал в светлую галерею, откуда шли умирать люди. И медленно побрел, глядя вперед усталым, грустным взором.

— Так вот она какова, эта Кровь Земли?!. - выплывала из подсознания разгадка. — Здесь все ей подвластно… И жизнь, и смерть… Все подчинено единой силе… До чего дошли люди, отгородившись от всего остального мира!.. До поклонении энергии, до обожествления! — Захаров с негодованием плюнул. — Только под землей и можно додуматься до такого дикого культа!

Захаров был мало начитанным человеком. Особенной скудностью отличались его сведения из области психологии и истории культуры, чтобы глубже вникнуть и осмыслить все то, что он видел. Но большой природный ум ему многое подсказал. Он не мог не почувствовать, что на его глазах происходил религиозный ритуал древнего, быть может, вымирающего народа. Только угасающая культура, потерявшая творческий огонь прежних завоевателей внутриземных сил, могла опуститься до этого. Неуменье расширять эти завоевания, постоянный страх перед катастрофой старого, износившегося города машин, в результате должны были привести к религиозному чувству. Единая сила всей жизни, всего движения подземного мира — Кровь Земли стала предметом священного трепета и поклонения.

Поглощенный потрясающей картиной ритуала, Захаров не заметил, как свет в галерее стал меркнуть, бледнеть, а тени — быстро сгущаться. Скоро свет потух совсем. Но механик, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, продолжал двигаться вперед. Он двигался почти бессознательно. Какая-то гордость все еще живого тела боролась с бессилием и неудержимо влекла. Так Захаров проплутал полчаса. По дороге попалась лестница, ведущая куда-то вглубь. Захаров спустился по ней. Прошел длинный коридор и, неожиданно, вдали увидел слабый свет.

— Эха-ха ха-ха! — долетел до его слуха из какого-то обширного зала хриплый, раскатистый хохот. Собрав последние силы, Захаров кинулся на звуки. Он узнал в них голос профессора Тураева.

Первое время профессор Тураев был ослеплен морем переливающегося кристаллического света. Тело его лежало на животе, на какой-то гладкой, шлифованной поверхности. С чувством только что вылупившегося из яйца он беспомощно мигал. Приподнимался на руках и водил разбитой головой и плечами то в одну, то в другую сторону, движениями большого озирающегося ящера.

Ему очень хотелось сесть. Но сесть все не удавалось. Тяжелая, будто чугунная гиря, голова пригибала его тело книзу. Наконец, после больших усилий, профессор Тураев сел, подогнув под себя ноги. В этой позе он походил на внезапно ожившего китайского идола. Глаза по-прежнему хлопали. От мучительной боли в голове нижняя губа оттопырилась и повисла.