Вячеслав Рыбаков - Вода и кораблики

Он благоговейно натянул форменную рубашку, брюки. Бережно взял китель, легонько тряхнул – звякнула звезда. Надел. Застегнулся, выпятил грудь. Жаль, не было зеркала, но Коль все равно знал очнувшимся молодцеватым чутьем: все сидит, как влитое. Плотное, чуть стесняющее движения. Такое тогдашнее. Ботинки ждали с распростертыми шнурками. Он надел носки – даже цвет был уставным; обулся. Сдвинул каблуки. В курортной тишине ударил сухой, собранный щелчок. Фуражка тоже была совершенно настоящей. Прохладный обруч жестко охватил отвыкшую от покровов голову. Хотелось смеяться.

Рассеянно глядя в окно – небо, сверкающее, как парус; зеленый простор далеко внизу; в дымке у горизонта еще один колоссальный дворец – Коль машинально шарил по карманам. карманы были пусты, и в этом ощущалась какая-то неправильность, Коль не сразу сообразил, какая – просто руки тревожно искали. Дико: в форме – и без документов, без удостоверения хотя бы. Сообразив, Коль все-таки засмеялся, любуясь разметнувшейся степью, утихомирил чересчур уж заностальгировавшие пальцы и сказал: «Дверь!» Стена раскололась. Бравурно загорланив какой-то марш, Коль вышел и замер.

Ясутоки сидел, будто прирос к тому месту, где Коль оставил его вчера. Рядом, резко контрастируя с ним, сидел генерал. Когда Ясутоки встал, генерал обернулся к двери.

Тело само собой приняло стойку, и рука метнулась к козырьку. Генерал дружелюбно кивнул. У него было жесткое лицо с застарелым шрамом, широко посаженные глаза и седые виски. У него были необъятные орденские планки и мундир, как у Коля, с иголочки. Фуражка лежала на столе, отражаясь в его зеркальной глади.

– Доброе утро, – сказал Ясутоки. – Как спалось на новом месте, Коль?

Коль смотрел на генерала.

– Э-э… вольно, майор Кречмар, – проговорил генерал. – Отвечай на вопрос врача.

– Мне спалось прекрасно, – выдавил Коль, пуская руку.

– Это Гийом Леточе, – Ясутоки смотрел пристально. – Он начальник планетологического отдела, а сейчас – представитель планетологов в группе адаптации.

– Садись, будь добр, – сказал генерал.

– Есть, – потерянно отозвался Коль, деревянно подошел к свободному креслу и сел на краешек. – Простите… я никак не ожидал, – он кашлянул. – Вчера я не видел…

– Неофициальная встреча, – скупо пояснил генерал. – Мы подумали, тебе утомительно будет козырять сразу после посадки. И, кстати, тебе уже объяснили, как теперь воспринимается обращение «вы». Объяснили? – он вскинул острый генеральский взор на Ясутоки.

У Ясутоки от этого взора не пересохло в горле. Он запросто ответил:

– Да, Гийом, конечно.

Фамильярное «Гийом» больно ударило по ушам, и в то же время Коль почувствовал себя чуточку вольнее.

– Ну, так, – генерал вновь повернулся к Колю. – Мы не в армии, мы космонавты. Форма – дань уважения.

– Ясно.

– Вот и хорошо. Держись свободнее. Можешь, например, положить ногу на ногу. – Коль положил ногу на ногу. С легкой снисходительной улыбкой генерал склонил голову чуть набок. – Но можешь и не класть. – Нога Коля дернулась, но он, стиснув зубы, оставил ее, как была. – Кстати, ты уже при полном параде, а по утрам и теперь умываются. Правда, несколько иначе, чем в твое время. Пойдем, покажу… – Коль похолодел. Генерал осекся. – Пусть Ясутоки. Все-таки я сегодня в мундире.

Коль едва не расплылся в благодарной улыбке. Он представить себе не мог, чтобы генерал-лейтенант ВВС, пусть даже нынешний, пусть даже в форме западно-европейской, но все равно, черт возьми, парадной, стал бы его учить пользоваться туалетом. И, видимо, тот понял. Как они все чувствуют, в который раз подумал Коль.

– Ясутоки-сан, – с укоризной сказал он, когда они вышли из комнаты. – Что ж вы из меня идиота делаете?

– Почему? – Ясутоки, волнообразным взмахом двух пальцев небрежно открывая еще одну стену, изумленно воззрился на него. Так изумленно, что Колю показалось: глава группы адаптации фальшивит – прекрасно понял, как обескуражен Коль, но делает вид, будто все в порядке вещей.

– Почему, почему… Глупо, вот почему. Идет майор из койки в сортир, а на проходе такая шишка.

Ясутоки улыбнулся как-то очень по-японски – одновременно и приторно, и насмешливо.

– Шишка, – сказал он, нежно погладив себя по жестким смоляным патлам, – вот здесь вскакивает, если ушибешься.

– Черт возьми. Так это что, вообще маскарад?

– Нет, Коль, – ответил Ясутоки очень серьезно. – Это уважение. Все профессии равны. Представь, как нелепо выглядел бы, скажем, доктор наук, встающий во фрунт и рявкающий «Так точно!» и «Никак нет!» при разговоре с академиком. Но традиции тоже есть у всех. У нас, врачей – белые или голубые халаты, скажем… Нет, вот так, на себя потяни… А космос все же – дисциплина в экипаже, организованность, опасность, в конце концов… Всеволода помнишь?

– Что я, псих, чтоб не помнить?

– Он глава координационного центра космических исследований. Маршал.

Коль даже поперхнулся. А я его вчера обнимал, пронеслось в голове. Рыдал на плече… Потом он представил Всеволода в маршальской форме. Высокий, поджарый, широкоплечий. Бородатый… Вспомнились кабаньи рыла маршалов той жизни.

– Марешаль де Франс… – пробормотал он. Ясутоки усмехнулся. – А почему, – Коль поколебался, как назвать генерала, да так и назвал: – генерал сегодня в форме?

– Зови его по имени, как и всех, – опять все учуяв, поправил Ясутоки. Осторожно взял Коля за локоть. – Сегодня все будут в форме. Похороны.

Коль резко обернулся. Разом погасла музыка в душе, будто задули свечу.

– Когда? – глухо спросил он.

– В полдень.

…Всеволод, отсверкивая огромными звездами на погонах, вел скорди над самой толпой. Ей не было конца, десятки тысяч людей пришли сюда.

Стена была видна издалека. За нею уперся в июльское небо черный конус катера, на котором перевезли с крейсера тела погибших. Тех, кому повезло погибнуть раньше, чем Пятнистый лишайник превратил остальных в плесневелые холмики слизи.

Скорди осел метров на пять. Чуть развернулся. Коснувшись алого покрытия площади, замер боком к Стене.

Солнце свирепо жгло, в его пламени синий лабрадор Стены казался черным.

Всеволод вышел из скорди и остановился, ожидая. Коль поднялся, они вместе подошли к Стене и вместе вошли в ее тень. У Стены лежали три капсулы. На каждой было имя.

Коль нашел ее капсулу.

Пластик был непрозрачным, синим, как вечернее небо, и Коль мог лишь вспоминать.

Это была идея Магды, но с нею сразу согласились все. Похоронить на Земле – вот все, что они могли сделать для тех, с кем случилось непоправимое. Долгие годы казалось, что таких не окажется много. Были спортзалы на звездолете, видеозал, библиотека, обсерватории, лаборатории и амбулатории – но не было ни кладбища, ни морга. Ничего. Одну из секций холодильника, предназначенного для хранения образцов инозвездной жизни, скрипя зубами от вынужденного кощунства, отдали жизням земным, но ушедшим.