Сергей Абрамов - Поиск-80: Приключения. Фантастика

— Саша!

— Так кто ты такой, «мой друг Стишов»? Среднеинтегральная закругленная личность… Поднялся чуть выше среднеинтеллектуального уровня, но далеко не дотянул до ценза «интеллект»; дотянулся до уровня средненаучного руководящего состава — начальник лаборатории все же! но, увы, — головой о потолок… Так что же тебе, «мой друг Стишов», не хватило, чтобы настоящим ученым стать? Это ты хочешь знать? Да? Я скажу. Честолюбия? Возможно. Самодисциплины? Вполне согласен. Воли? Почти в точку. А все вместе взятое — по «не хватило», по отсутствующим данным… — это и есть Хлебников, верно? Дело, дело, и только дело. Так, Таюша? Разве я не прав?

Тая молчала. Поникшая. На секунду во мне шевельнулась жалость, я даже рукой дернулся — приласкать ее, но… Такой жест в ответ… Сжалась. А, будь все… Разговор по душам, называется. Но надо же когда-то, хоть раз сказать, что есть на самом деле, что…

— Знаешь, Таюша, меня часто мучает стыд, неловкость, за многое мучает. А ты видела когда-нибудь, чтобы Хлебникова мучило что-нибудь подобное? Хотя ты его плохо знаешь. А я — знаю. И смею тебя заверить: никогда Хлебников подобных чувств не испытывал. Он не знает, что это такое. Впрочем, и твой Андрей Михайлович — тоже…

Тая вдруг уронила голову на руки. Это уж совсем нелепо: плакать в ресторане, на собственной помолвке.

— Как ты его ненавидишь!

— Кого? Хлебникова? Но ведь я тебе объяснил…

— Андрея Михайловича… — сквозь слезы.

— Господи, с чего ты взяла? Вот уж чепуха!

Я выдохся, словно выжатый.

— Не надо, Таюша, — дотронулся до ее лица. — Возьми себя в руки. Пусть Хлебников будет лучше меня — согласен. В конце концов, он свое дело выполняет отлично: Андрей Михайлович знал, кого взять себе в преемники. И знаешь, иногда, когда я сижу с Хлебниковым в его кабинете, слушаю, как он отдает распоряжения, как разговаривает с людьми — так точно, так экономно!.. Понимаю: только так и можно добиться чего-нибудь значительного. Не тратить время на пустяки, на всякие там нюансы… Дело! Дело требует решения — ясного, твердого решения. Да, это тоже талант, и еще какой! Согласен с тобой полностью. Но вот когда я слышу, как он разговаривает с людьми, и со мной в том числе, мне кажется, что я слышу голос самого Андрея Михайловича: «Да, слушаю. Выкладывайте. Быстро. Берегите время не только свое, но и мое». Разве не так?

Тая усмехнулась сквозь слезы.

— Ты так копируешь… Правда, как Андрей Михайлович.

Мы помирились. Я это понял по тону… Своей жены! Странно. Моя жена… Пять лет я ее знаю, даже больше, — что изменилось? Но вот сказал, даже про себя сказал «моя жена», а что-то дрогнуло… В сердце, там дрогнуло, что ли?

— Пойдем, Таюша. Хватит обедать, верно?

Мы вышли, я ей помог одеться. Пальто. Десятки раз держал в руках это пальто. Брал в руки, вешал. Или наоборот: снимал с вешалки и помогал одеться. Ждал, когда она застегнет, поправит воротник… И — ничего. Пальто как пальто. Волновало другое: ложбинка под щекой, мочки — такие маленькие, шелковистые. А вот сейчас взял у швейцара пальто, и опять что-то дрогнуло в сердце: старенькое пальто у моей жены…

— Ты, конечно, хочешь заглянуть в институт? — спросила она с едва уловимым вздохом.

— Увы, Таюша, должен. Хочу выяснить, чем кончился праздник у наших подопечных. Налопались зелени… Как там у Чуковского? У бегемотиков болят животики…

Опасения мои не оправдались: у «бегемотиков» все было в норме. И животики в том числе. Ну и отлично.

Было около пяти, рабочий день кончался, но неловко уходить до времени. А дома ждет Тая. Супруга… Нелепое слово, так и слышится «подпруга».

Я решил на минутку заглянуть к себе — там Аллочка-красивые глазки обрабатывала графики самописцев — сводила в суточные кривые. Чтой-то там у нее вырисовывается?

Аллочка огорошила меня от порога:

— Александр Валерьевич, вам уже три раза звонила какая-то женщина. Из школы.

Из школы? Загадка…

— Я телефон записала на календаре, Александр Валерьевич, — продолжала щебетать Аллочка. — Очень просила позвонить, как придете.

Не раздеваясь прошел к столу, нашел под ворохом лент самописцев календарь. Куницына. О боже! Зачем я ей понадобился? Через четырнадцать лет… А, Михаил! Конечно, ее интересует ее благоверный.

Я набрал номер. Мне ответили:

— Школа. Вам кого?

— Наталью Гавриловну Куницыну.

Секундная пауза. Аллочка-красивые глазки, забыв о графиках, смотрит на меня, не считая даже нужным хотя бы маскировать свое любопытство.

— Это жена нового врача, Александр Валерьевич?

Я отмахнулся: занимайся своим делом.

— Мне Куницыну, пожалуйста, — повторил я, чувствуя, что у телефона кто-то есть, слушает меня.

— Это я, Саша… Не узнал мой голос?

В самом деле… Никогда не слышал ее голос по телефону. Или слышал, но так давно… Никогда не задумывался, какой у нее голос. А оказалось — низкое контральто.

— Здравствуй, Наташа. Ты искала меня?

— Да. — Теперь ее голос стал звучать чуть выше, теперь я уже узнавал ее. Этот сумасшедший… — Она запнулась. Он у вас теперь работает? Даже телефона не оставил — кое-как нашла. Ты его видел?

— Да, конечно.

— Где он?

— Как где?

Я не знал, что говорить: неужели Михаил не сказал ей про гермокамеру! Вот это новость!

— Он мне заявил, что месяц проведет на каких-то испытаниях. Но ведь можно письмо прислать? Или по телефону позвонить… Неужели у вас там такие секреты?

— Да никаких секретов, Наташа. Какие могут быть секреты, когда мы об этих испытаниях докладывали на Международном астронавтическом конгрессе. В Аргентине. Помнишь, может быть, у нас на факультете командовал комсомолом Хлебников? Вот он с докладом и ездил.

— Да, Миша мне что-то говорил. Но я ничего не поняла. Так он что, — сообразила она наконец, — сам в этой гермокамере? — Она, видно, испугалась своей догадки. — Скажи, это правда?

Черт побери — вот положение!

— Знаешь, это разговор не для телефона.

— Я сейчас приеду, — быстро ответила она. — Куда ехать? В институт?

— Да, но… Я не имею права.

— Почему? С ним что-то случилось? Скажи, что? Ну я тебя умоляю, Ты не можешь мне соврать — я знаю. Ты самый честный… И ты ведь друг ему, правда?

— Послушай, Наташа… С ним ничего не случилось! Я только что видел его — жив, здоров. Сегодня у них праздник.

— Какой праздник, Саша? Ты с ума сошел. Какой может быть праздник в этой вашей тюремной камере? Ты что-то скрываешь. Я должна его увидеть. Я с ума схожу… Это чудовищно, Саша!

— Но это невозможно, пойми…

— Почему? Его уже нет в живых?

— Да жив он, здоров, Наташа.

— Тогда почему я не могу его увидеть? Да объясни ты мне наконец по-человечески. Почему я не могу его увидеть?

— Да потому что я видел его по видеоканалу.